Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков

Государство не скупилось на меры борьбы с «воровством» и душегубством (смертоубийством). В последние годы перед «Уложением» (1649 г.) татю и душегубу на первый раз отрубали правую руку, на второй — левую ногу, на третий — левую руку… «Уложение» отменило это варварское расчленение живого человека на части, установив виселицу за татьбу и разбой и отсечение головы на плахе за смертоубийство.

«Ватаги» и «шайки» разбойников представляли собою крепко спаянные коллективы, руководимые выборным «атаманом». Держались участники разбойничьих отрядов друг друга крепко, жили всегда табором, товарищей не выдавали, даже под пыткой. Добыча, по установившимся неписаным правилам, делилась обязательно на пересечении двух дорог. Присяга на верность общему делу сопровождалась страшными клятвами: «Разрази меня на месте!», «Убей гром!», «Лопни мои глаза!», «Отсохни рука!» и т. д.

Наиболее удобными местами для разбойничьих засад были лес и река. В глухих лесных трущобах разбойники рыли обширные норы-пещеры и строили земляные городки. Там они хранили добытое имущество, отдыхали от своей беспокойной «работы», а в худой момент отбивались от карательных воеводских отрядов.

Предания сохранили память об очень многих нижегородских удальцах XVII века. Некоторые эпизоды из жизни этих полулегендарных лиц подтверждаются историческими документами.

«В Писцовой книге» Курмышского уезда по селу Мурашкину (1624–1626) значатся в перечне людей, проживавших в слободе выездных служилых казаков: Емельянко Федоров, да сын его Архипко, «да у него ж живет бобыль Матюшка Ортемьев сын, прозвище Барма…».

Этот Матвей Барма, после перехода села Мурашкина (1645) в собственность боярина Морозова, не выдержал тягот, наложенных новым владельцем, и ударился в бега. Ушел он, однако, недалеко. На берегах Волги, близ Фадеевых гор, облюбовал местечко, где с венца крутого утеса открывался широкий вид на окрестности. В соседнем глухом буераке разместилась на жительство собранная им ватага — полтора десятка таких же, как он, обездоленных людей.

Матвей Барма с товарищами караулил проходящие мимо купецкие суда и взимал «проходное». Если хозяин или приказчики не платили денег добровольно, их били кошками (плетьми) или хлестали горящими вениками. Барма и его компаньоны не имели огнестрельного оружия и не совершали, согласно преданию, убийств. Место, где они располагались, получило прозвание Бармина буерака или просто Бармина.

Не всегда налеты барминских молодцов на суда кончались удачей. Наученные горьким опытом, судопромышленники придумали запасать на время прохода через Бармино крупные камни. Нападавшие, подъезжая на лодке, старались зацепиться баграми за обнос струга. Судовщики бросали камни в лодку и часто успевали загрузить и потопить ее ранее, чем разбойники вскарабкаются на борт…

Нижегородская историческая хроника отметила несколько случаев участия в разбойничьих делах женщин.

Было в обычае у вольных молодцев иметь по селам и деревням возлюбленных, которые им сочувствовали и укрывали в случае розыска или погони. Иногда такие женщины знали места разбойничьих станов, бывали в них и даже жили там некоторое время. В разбойничьих городках на Фадеевых горах постоянно находились женщины: они готовили удальцам пищу, прибирали землянки, словом — вели хозяйство.

Случалось, правда редко, что женщины ездили вместе с удальцами на разбой, отличались особой проницательностью и храбростью. Вольная ватага общим голосом выбирала таких женщин предводителями.

При впадении реки Усты в Ветлугу, близ деревень Раскаты и Городище, находится шихан (холм) с крутым обрывом в сторону обеих рек. Название шихана — Бабья гора, потому что на нем триста лет тому назад жила баба Степанида с двенадцатью разбойниками, над которыми была атаманшей. С возвышенного места разбойникам удобно было следить за проходящими судами, а до них добраться было мудрено. Добытые богатства зарывались в горе. Десять лет Степанида наводила страх на окрестности.

Много сил положили нижегородские воеводы, пытаясь уничтожить ветлужское разбойничье гнездо. Пять последовательных набегов стрельцов, снабженных пушками, понадобилось, чтобы выбить из глубоких пещер дюжину отчаянных людей. Степанида покончила с собой, бросившись в реку.

В 1654—55 годах Нижегородскому краю пришлось пережить бедствие, которое еще больше способствовало распространению «воровства» на больших дорогах. Пришла на Русь азиатская гостья — чума. «Бяша мор зол на люди, — заносили в свои хартии монахи-летописцы, — не успеваху живые мертвых погребати…»

Бубонную болезнь русские люди XVII века именовали «лютой язвою», «черной смертью», «моровым поветрием», «трясовицей с пятнами». Очевидцы-современники не тратили много слов на определение ее признаков: «…жив, жив человек, а тут разгорится весь, пятнами пойдет, почернеет, начнет его корчить, тоска к сердцу подступит, и нет человека… в день, в два сгорит!» Врач-иностранец Сиденгам докладывал при царском дворе: «Болезнь сия состоит из корбункулов, затвердений в пахах и воспаления в горле».