Засеки были разбиты правительственными пушками. «Воры» отодвинулись за вторую линию укреплений. «…Да воровские же казаки и крестьянские люди Большую Курмышскую дорогу всю перекопали и учинили великий ров, поделали шанцы крепкие, укрепили колодами и сделали дубовые большие надолбы…».
Выбитые и отсюда, повстанцы засели в своем главном стану — у сел Маклакова и Мигина. Они «притаились во дворех и гумнех». Чтобы их оттуда выжить, пришлось поджечь селение, и только тогда отпраздновал победу каратель воевода Леонтьев, когда «воров многих в тех селах сожгли…».
В конечном итоге главный начальник всех карательных войск князь Долгоруков мог чувствовать себя полным победителем.
Окрестности Арзамаса были приведены к повиновению и покорности.
С «благородным» рвением «Чертенок» начал расправу. Сотни виселиц сплошным забором окружили Арзамас… Иностранец, посол при дворе царя Алексея, Кунрад фон Кленк, непосредственный свидетель происходившего, пишет: «На это место страшно было смотреть, оно походило на преддверие ада. Кругом стояли виселицы; на каждой колыхалось по нескольку человек. В другом месте валялось множество обезглавленных тел, плавающих в крови. В разных местах находились посаженные на кол люди, из коих немало оставалось живыми до трех суток и слышны были их голоса. В три месяца от рук палачей погибло 11 000 человек…». Среди казненных была женщина, названная в документах того времени Аленой вор-старйцей, предводительница одного из отрядов восставших. О ней известно из сохранившегося допроса, произведенного поймавшим ее воеводой Долгоруковым. Под пыткой она рассказала:
«…меня зовут Аленою, родом я из Выездной Арзамасской Слободы, была замужем за крестьянином же, а как муж мой умер, то я постриглась в старицы и была во многих местах на воровстве и людей портила (т. е. колдовала и ворожила). В нынешнем году (1670) пришла я из Арзамаса в Темников, собирала с собой на воровство много людей и с ними воровала, стояла в Темникове на воеводском дворе с атаманом с Федькою Сидоровым и учила его ведовству».
Поскольку к разбойничанию Алены примешалось «ведовство», ее судили как еретицу и приговорили к «сожжению в срубе».
Этот вид казни применялся в сравнительно редких случаях. Небольшой четырехугольный сруб из бревен заполняли изнутри хворостом, который зажигался. Приговоренного ставили на край сруба, откуда он «кланялся» народу. По сигналу воеводы палач сбрасывал казнимого в середину пламени.
Алена вор-старица не далась палачу. Она сама прыгнула на пылающий хворост, успев крикнуть окружающей толпе: «Когда бы все воевали так, как я, — то не сдобровать бы боярам и воеводам!»
Жестокая расправа происходила везде, где только появлялись карательные отряды. Казни сопровождались разорением дома и хозяйства казнимого. Так, в селе Мурашкине, после разгрома его царским войском, оказалось всего 12 дворов, в которых кое-что еще осталось; остальные 394 двора были «позжены без остатку». Крестьянское имущество — скот и хлеб — беспощадно конфисковались.
События под Арзамасом имели решающее влияние на ход крестьянского восстания и в других районах Нижегородского края.
Атаман Осипов, собрав разрозненные отряды разинцев, пробовал удержаться в Лыскове, нападал два раза на Макарьевский монастырь, но неблагоприятные вести из Симбирска заставили его спешно покинуть нижегородские пределы. Оставшись без руководства, крестьянское движение начало затихать.
Ускользнувший от «Чертенка» небольшой отряд разинцев, захватив под Горбатовом на Оке перевоз, две недели успешно сопротивлялся царским войскам. В распоряжении повстанцев была единственная пушка. Лишь недостаток пороха заставил бойцов сдаться.
Несколько следующих лет южная часть Низовской земли казалась вымершей. Полусгоревшие леса, опустошенные нивы и брошенные деревни красноречиво говорили о неудачной попытке обездоленного народа добыть лучшую долю.
Царизму удалось погасить восстание, но не удалось связать крылья народной души, убить его жажду свободы. Пройдут года, и величайший поэт России А. С. Пушкин запишет народные песни о Степане Разине, назвав его «единственно поэтическим лицом русской истории».
Глава VIII
Промысловая деятельность в уездах, влачившая в первых годах XVII века более чем скромное существование, к середине столетия оправилась, разрослась до значительных размеров.