Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков

Отобрав нужных людей, начальство направляло их в гвардию, посылало в особо трудные заграничные походы, а иногда и «дарило» на чужбину.

При Елизавете в 1760 году вернулся к себе на родину в Балахну один из таких «подаренных» чужеземному монарху людей и рассказал историю своей нелегкой жизни.

Звали его Василий, прозвищем — по месту рождения — Балахонцев. Военную службу начал двадцатилетним парнем при императоре Петре. Король прусский Фридрих-Вильгельм собирал великанов в свою гвардию. Находясь в мире и дружбе с Петром, выпросил себе «в честь» от русского царя 50 самых великорослых русских солдат, которые оказались много больше ростом, чем его собственные «великаны». Стал просить вновь и получил от русского самодержца еще 75 людей отменного роста.

Король был очень доволен, думая, что люди подарены ему навсегда. Но Петр считал, что посылает русских солдат на чужбину временно, и каждые два-три года обменивал находящихся в Пруссии солдат на других таких же высоких, но более молодых. Последний такой обмен произошел в 1724 году, незадолго до смерти Петра. В последней партии попал за границу и Василий Балахонцев, оставивший в Балахне жену и малолетних детей.

Преемники Петра потребовали возврата русских солдат, но получили от нового прусского короля Фридриха II отказ.

Только Семилетняя война (1756–1763) положила конец страданиям русских на чужбине. Русская армия, завладев Берлином, освободила от неволи соотечественников. Все уцелевшие ветераны, с трудом уже произносившие русские слова, возвратились в родные края. Разыскал свою семью и Василий Балахонцев…

Нижегородская хроника первой половины XVIII века отмечает еще несколько характерных общественно-бытовых событий и происшествий, надолго удержавшихся в памяти живых свидетелей и их потомков.

В 1740 году Анна Ивановна, вечно окруженная шутами и шутихами, надумала женить любимого шута князя Михаила Голицына на любимой шутихе калмычке Анне Бужениновой. Свадебное пиршество для «молодых» готовилось в нарочно для этого построенном изо льда дворце на Неве, против царской резиденции.

Мебель, утварь, картины и вообще все до последнего предмета было сделано изо льда. В ледяных каминах пылали ледяные дрова, облитые минеральным маслом (нефтью). У парадного входа ледяные пушки стреляли ледяными ядрами. В этом «ледяном доме» царские шут и шутиха должны были провести брачную ночь.

Перед свадьбой императрица придумала устроить на льду небывало грандиозный карнавал-шествие при участии представителей всех народностей государства.

Начальникам губерний полетели приказы, один из которых — тот, что получил нижегородский губернатор, гласил: «Указываем, для некоторого приуготовляемого здесь маскарата выбрать в Нижегородской губернии из мордовского, чувашского, черемисского народов каждого по три пары мужеска и женска полу пополам… и убрать их в наилучшее платье со всеми приборы по их обыкновению, и чтоб при мужском поле были луки и прочее оружие, и музыка, какая у них употребляется, а то платье сделать на них от губернской канцелярии из казенных наших денег».

Вскорости по капризу императрицы девять семей нижегородской мордвы, чувашей и черемисов (марийцев) были доставлены в Петербург.

Свадебный карнавал, устроенный 28 января 1740 года, представлял весьма занимательное зрелище. Одетые в национальные одежды, люди ехали на лошадях, ослах, быках, волах, коровах, козлах, собаках, оленях, лосях, медведях, свиньях, играя на всевозможных музыкальных инструментах. Нижегородцев везли медведи.

Впереди шествия медленно ступал слон, имея на спине палатку с «новобрачными»…

История с участием нижегородцев в карнавальном шествии «ледяного дома» имеет характерное окончание.

Костюмы для поволжских народностей, сшитые на казенный счет, должны были после карнавала поступить в личную собственность участников. Однако канцелярия Монетного Двора потребовала обратно мелкие серебряные монеты, «одолженные» ею для украшения национальных мордовских и чувашских одежд.

Впрочем, деньги эти так и не поступили в казну — их разворовали дворцовые чиновники, что и сделалось предметом последующего громкого следственного дела.

Оставшуюся от маскарада мягкую рухлядь отправили в канцелярию конфискации для распродажи, но кое-что пригодилось самой императрице. Она через два месяца «почила в бозе», и страусовые перья, торчавшие на головах маскарадных лошадей, употреблены были на траурные украшения при ее погребении…

Царский карнавал кончился, погасли свечи, и снова тьма окутала бескрайние просторы Российской империи.

Глава V