Очертания последнего берега. Стихи

И, вспомнив всё, в те дни вернусь,

Пусть вновь ты рядом будешь, пусть

Растает грусть.

“В натурализме сущего оплот…”

В натурализме сущего оплот.

Между холмов лежит долина.

Смятенная вздыхает Жозефина,

И кожа у нее как мед.

“Она была в наряде голубом…”

Она была в наряде голубом

Небес, раскинувшихся вольно,

И ей как будто было больно

От синевы на дне глазном.

“Я не забуду никогда…”

Я не забуду никогда

Как ты, смутясь, сказала да,

Как ты потупилась, смутясь

(Дельфина, это был экстаз!).

Мы станем мягкою травой

И будем помнить эти дни,

Мы будем тлеть в земле сырой —

Но в нас продолжат жить они.

Хочу поверить в это сам,

Хоть истинный прогноз таков:

Мы станем пищею жукам,

Личинкам мух и червяков.

Но обмануться я не прочь —

Ведь как бы был тот мир хорош,

Где после смерти вновь живешь

(И песни о любви и проч.).

“Мы купим пару птиц и заживем всерьез…”

Мы купим пару птиц и заживем всерьез.

Люблю, когда ты вдруг, не подобрав волос,

Без платья выскользнешь ответить на звонок.

Немногим так в любви себя забыть дано.

Рассвет недалеко – как сладок этот час.

Полудвиженье тел, полумерцанье глаз.

Здесь нет прямых дорог и проторенных троп,

Для этих дел еще не выдумали слов.

Мне ясности дневной милее полумрак,

Меня пугает шум, а пустота – мой враг.

Блуждающий впотьмах, ты уязвим и слаб,

И все же сладко жить, всего себя отдав.

Любви под силу в нас вторую жизнь вдохнуть,

Земного поперек лежит сей странный путь.

Любовь одних грозит разрушить все собой,

Других любовь зовет, как море в летний зной.

И крепче с каждым днем к тебе мой взгляд прикован.

“Материя чуждая, внушающая страх…”

Материя чуждая, внушающая страх,

Повторена в строеньях и телах,

Бессильный эмбрион небытия,

Отторгнутая жизнь, род пустоты.

Природа вздрогнула – мы новые черты

Придали снам, по плоскости разлитым,

Шагами мерными по гулким плитам.

Сурово солнце жгло ее мечты.

И взгляд скользил по отраженьям пустоты.

(Этот текст неопределим, он белого цвета. Подобие смерти.)

“Как тело вожделенное, насквозь…”

Как тело вожделенное, насквозь

Пройти всю глубину лирической вселенной,

Чтобы во власти силы сокровенной

Томиться жаждой вечности пришлось.

Отчужденность

Что это вокруг?

Как вас зовут?

Что делаю я тут?

Пусть меня уведут,

Я не останусь тут!

Дайте мне все забыть,

Все прошедшее – прочь!

Чтобы заново жить,

Влейте смысл в эту ночь.

Как впервые, зарю

Потеснит яркий луч.

Я не сплю, я не сплю,

Вот вам мой поцелуй.

Вы мой друг? Вы мой друг?

Отвечайте, молю.

Что это вокруг?

Огонь стоит стеной.

Ни шороха – я глух!

Ушел ли разум мой?

Мне бы нужно прилечь,

Ненадолго уснуть,

Чтобы себя сберечь,

Ясность взгляду вернуть.

Кто я? Дайте ответ,

И пусть будет он прям:

Вы мне друг или нет?

Счастье придет ли к нам?

Пламенем залита

Ночь без берегов.

Где же рая врата?

И где искать богов?

“Спустилась ночь, мой милый друг…”

Спустилась ночь, мой милый друг,

Чиста, нежна.

Заря погасла – сколько мук

В преддверье сна.

Поблескивает твой браслет,

Во тьме скользнув,

И тихо плачу я в ответ,

Глаза сомкнув.

Я слаб, я проиграл судьбе,

Ты далека.

Но, Лиза, с мыслью о тебе

И смерть легка.

Плато [217]

“(немного космологии)”

(немного космологии)

Когда цепочкой вялых птиц влачится ночь

И день альтернатив не предлагает тоже,

Тут надо бросить жить и воду не толочь:

В небытии покой – сравнительный, но все же.

Вот разве верить впрямь, что ждет нас возрожденье,

Что наши атомы – беспамятный набор

Игральных фишек – в новый сложатся узор,

Переверставшись, как страницы сочиненья,

Что написал прохвост,

А прочитал дурак.

“Вставая чуть свет, Адам ностальгически вздыхал…”

“Вставая чуть свет, Адам ностальгически вздыхал”.

На первый взгляд в этом обрывке текста содержится явный намек на потерянный рай, Эдем; работая мастером на гуталиновой фабрике, Адам, безусловно, мог с особой остротой ощущать на себе библейское проклятие.

Да, вот оно: жить нагим, без ботинок и гуталина!

Адам в семь утра был живым воплощением сплина.

Или в лаковых жить бы туфлях: вино,

Бикини, праздность и казино.

Можно ли испытывать ностальгию по чему-то такому, чего никогда не знал? Несомненно, можно, если есть телевизор. Реклама минеральной воды “Вольвик” надрывала Адаму душу. Эти потухшие вулканы, эти леса, родники… Все это было так не похоже на то, что, по всей вероятности, его ожидало: выход на пенсию, дом престарелых в городке Гарж-ле-Гонесс, открытом всем проявлениям немотивированной подростковой жестокости.

“Адам свою таксу в минуты иные…”

Адам свою таксу в минуты иные