Читаем Очертания последнего берега. Стихи полностью

В футболку яркую я был одет по моде

И наблюдал, как немки оголялись на природе,

Покуда я тянул пастис.

И плоть, и дух – все непотребно и продажно,

Под солнцем нравы обнажаются, круша

Благопристойность. Загорающим не важно,

Есть ли у вас душа.

Какая может быть душа под влажной кожей,

Под этим потом, что просчитан наперед?

Какая может быть надежда в этой, схожей

С движеньем поршня, самой сладкой из работ?

Слегка с опаской. За другого. За невинность.

Поди какой-нибудь догадкой удиви нас!

Под кожей, в пустоте, где место чувствам быть,

Фантом сверхчувственности может ли ожить?

<p>Квартет</p></span><span>

Четверо вошли в вагон

(Сразу видно, американцы),

И я тут же решил, что отношения у них чисто

профессиональные.

Однако их разговор был насыщен намеками

интимного свойства,

И я с удивлением стал теряться в догадках,

Поскольку не мог и представить,

что эти двое мужчин

(Обыкновенных, и даже, если угодно,

привлекательных)

Могут спать с этими двумя женщинами,

Тучными и некрасивыми, но, судя по всему,

энергичными и довольными жизнью,

Никчемными, однако же беззаботными.

Сказать по правде, я даже представить себе не могу,

что какой-то мужчина

Может по собственной воле

искушать свою плоть желанием

В подобной мистерии бессмысленности.

`Штутгарт – Цюрих, 8 апреля 2011 г.

<p>“Смерть деликатно потревожит…”</p></span><span>

Посвящается Мод

Смерть деликатно потревожит —

Она со мной накоротке —

Быть может, в Римини, быть может,

В другом заштатном городке.

Я был знаток задов девичьих,

Любил, по сути, только их.

Я всюду норовил постичь их,

И в юбках, и без таковых.

Смелей! Не дремлет карцинома,

Лелея втайне мой конец.

Она во мне живет, как дома,

И скоро выест мой крестец.

Где твой язык? В пылу эрекций

Я отдал жизнь за медный грош.

И мне уже не загореться.

В другой вселенной ты живешь.

<p>Край пустоты<a l:href="#n_215" type="note">[215]</a></span><span></p><p>“Святой Энграсии, дом три…”</p></span><span>

Святой Энграсии, дом три.

В край пустоты судьба меня вела.

Ты, кого страсть, не тронув, сберегла,

Вот мое тело жадное – бери.

Акаций первых белые мазки

И солнце бледное, почти что неживое,

Мадрид тогда наполнили собою,

И жизнь моя распалась на куски.

<p>НMT</p></span><span><p>I</p></span><span>

Я веры не терял,

Я знал всю жизнь мою,

Что обрету любовь

Лишь смерти на краю.

Сомнения лишен,

Бесстрашно шел вперед,

Ведь был мне твой приход

Заранее возвещен.

И вот ты здесь, чтоб стать

Я мог самим собой,

От счастья замирать,

Вдыхая запах твой.

Нет мягче ничего,

Чем этой кожи шелк,

Нежнейший мой зверек,

Мое не-божество.

<p>II</p></span><span>

Король богемский,[216] я был дик,

Желанье жить во мне горело.

Доказанною теоремой

Я сам себя считать привык.

Я к откровению готов,

Я знаю место, день и час,

Когда сокрытое от глаз

Отбрасывает свой покров.

Но ночь беззвездная падет

У мира вещного границы.

Там дух молитвы воцарится

И тайна новая грядет.

<p>III</p></span><span>

Раз этот мир покинуть суждено,

Пусть в этот миг ты будешь рядом,

Пусть будет мне разрешено

С тобою обменяться взглядом.

Твоя волнующая грудь

В мои ладони пусть ложится.

Тебя обняв, глаза сомкнуть.

Ты – царства этого граница.

<p>IV</p></span><span>

Свежим утром погожего дня

Всюду льется желанья мотив.

Но отхлынет крови волна.

Неизбежен, как рок, отлив.

Жизнь уносится прочь, смеясь,

Чтоб других напоить допьяна.

Как недолго дорожка вилась,

Как под вечер погода ясна!

<p>V</p></span><span>

Мобильный телефон

На берегу стонал.

Недолгий жалкий стон —

Таков любви финал,

Так за гудком гудок

На пляж, что гол и пуст,

Втанцовывает смерть —

На средоточье чувств,

На смятую постель,

Где больше нет тепла.

Как больно жить теперь,

Когда любовь ушла.

<p>VI</p></span><span>

Лишь пара месяцев пройдет

(А может, несколько недель),

Тебе противен станет тот,

С кем разделила ты постель.

Я знал, что я иду на риск,

Ведь это был не первый бой.

Посверкивает солнца диск

Над жизнью, сломанной тобой.

<p>VII</p></span><span>

Пока живем, любви нам мало,

А та, что есть, – не та.

Мы в пустоте бредем к финалу,

Где тоже пустота.

Вопль о пощаде в ней растает,

Чтоб в тишине пропасть.

Но в немощи не умирает,

Не гаснет страсть.

От юности нам не осталось

Былых щедрот.

Мы медленно вступаем в старость,

Где нас ничто не ждет,

Лишь тщетные воспоминанья

О прежних днях,

Лишь злое разочарованье

И голый страх.

<p>VIII</p></span><span>

О жизнь моя, о жизнь былая,

Первый нарушенный обет,

Любовь, которой больше нет, —

Зачем же не вернул тебя я!

Зачем себе я не вернул

Тот клад, что ты мне дать могла, —

Когда счастливые тела

Сливаются в одну волну.

Я стал зависим от людей.

Мне ведом страх исчезновенья —

Так в предзакатное мгновенье

Трепещет солнце средь ветвей.

Я знаю – дар любви нам послан,

Чтоб мир объять мгновением одним.

Во времени, чей бег неумолим,

Возможен остров.

<p>Ноябрь</p></span><span>

В кофейне у реки я одиноко

Сел у окна, измучен, раздражен.

Я в новых номерах ворочался и охал,

Мне не давался сон.

Влюбленные и семьи совершают

Неспешный променад.

А девушки тебя напоминают —

Тебя сто лет назад.

И вдруг ты вся, в осенний свет одета,

В мое вернулась забытье.

Ты жизнь мне подарила эту

И чудеса ее.

<p>“Я в сад пришел, где ты лежишь в глубоком сне…”</p></span><span>

Я в сад пришел, где ты лежишь в глубоком сне,

Окружена одною тишиной.

Закат спустился, небо все в огне,

Ну почему ты не со мной?

Я к нежной коже прикоснусь

Перейти на страницу:

Похожие книги

Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза
Суд идет
Суд идет

Перед вами книга необычная и для автора, и для его читателей. В ней повествуется об учёных, вынужденных помимо своей воли жить и работать вдалеке от своей Родины. Молодой физик и его друг биолог изобрели электронно-биологическую систему, которая способна изменить к лучшему всю нашу жизнь. Теперь они заняты испытаниями этой системы.В книге много острых занимательных сцен, ярко показана любовь двух молодых людей. Книга читается на одном дыхании.«Суд идёт» — роман, который достойно продолжает обширное семейство книг Ивана Дроздова, изданных в серии «Русский роман».

Абрам (Синявский Терц , Андрей Донатович Синявский , Иван Владимирович Дроздов , Иван Георгиевич Лазутин , Расул Гамзатович Гамзатов

Поэзия / Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза