Очертя голову

Как по мановению волшебной палочки, на стол из сумок русские начали выставлять продукты: свёртки, пакетики, что-то в фольге, в контейнерах и даже… странного вида и запаха дохлую рыбину в газете. Перед глазами ошарашенного итальянца на маленьком столике за несколько мгновений развернулся пир и грянула какофония из запахов копчёностей, колбас, солёной рыбы, помидоров, странных маленьких огурцов, зелени, пухлой сдобы, похожей на панцерони с начинкой, яблок, бананов, вареных яиц и того, что на первый взгляд и вдох Лука определить не смог.

Синьора, рыжий Венья и Самвел пригласили жестами опешившего итальянца. А тот, понимая, что про обед в ресторане на пальцах объяснить не получится, успел сказать:

— Но-но-но, грация, грация…

Однако друзья, кажется, обиделись. Синьора расстроилась. Ну вот, а говорили про холодных русских!

— Никакино! Русски гостепрпрппрр… — отрезал басом Вован и поставил в центр натюрморта бутылку водки.

Лука подсел к пиршеству. Несмотря на то, что в Сан-Ремо при отъезде только ленивый не сказал, что с русскими пить нельзя, потому что их учат этому со школьной скамьи, Лука решил узнать поближе загадочный народ. На интуитивно понятном языке жестов, вкраплении английских и прочих иностранных слов и почему-то особенно часто и со смаком повторяемом выражении «шерше ля фам», попутчики общались оживлённо и даже весело. Как известно, при должной мотивации и достаточном уровне алкоголя в крови, языковые барьеры волшебным способом растворяются, стираются установленные рамки и страх не понять. Загорелый Самвел и рыжий Венья триумфально перечисляли названия итальянских футбольных команд, спортсменов, певцов, актёров, радуясь реакции Луки. Вован то и дело ставил в телефоне русский рок и спрашивал с надеждой в глазах:

— Нукак? Окей? Окей?

— Окей, — говорил Лука, потому что очень скоро для него всё было окей.

Стало хорошо и весело. Он даже пел вместе с Вованом, каким-то чудом понимая, что Вован отслужил по контракту в армии и теперь возвращается домой, что Самвел и Веня ездили на встречу выпускников, а синьора едет к внукам и правнукам в Миллерово.

Лука таким же чудом сумел рассказать, что Софи сбежала, и он любит её, потому что ни за кем и никогда вот так не бросался на другой конец вселенной, очертя голову. Соседи по купе подтвердили, что она ангел, и что он обязательно её найдёт. И это было приятно! Русские только на первый взгляд суровы, а на второй — готовы любить тебя и уважать до хруста в рёбрах.

Синьора с ужасно длинным именем Римапитробна отчего-то решила, что итальянец умирает от голода, как дитя Африки, и нужно ознакомить его со всеми русскими блюдами, которые прихватила с собой. Она подсовывала Луке то баночки, то жареную утку, то панцеротти с капустой, мясом, яйцом и зеленью, приговаривая загадочное:

— Самагатовила.

— Buono! Molte buono[35]! — говорил итальянец, пробуя то одно, то другое.

И понимал, почему провожающие так смотрели на сумки своей «бабушка» — похоже, она увезла из дому всё съестное! И оно не заканчивалось. Вкусное, интересное, забавное, экстраординарно потрясающее, а также несъедобное, противоречащее здравому смыслу, типа «вареники» с вишней и жуткая сушеная рыба. Еды и пива, предложенного от всего сердца в этом купе хватило бы, пожалуй, чтобы прокормить целую деревню в Эфиопии, но не повезло только Луке — он один тут был иностранцем…

К ночи итальянец уже не смог бы пробежать стометровку и даже ровно прошагать, только проползти. Желательно, не поднимая голову, так как в ней всё кружилось и разбегалось радужными пятнами. Зато он выучил несколько фраз: «забзнакобмста», «пирожкы», «харашо», «пиво» и «йа тебья люблю». А также понял, что проще сбежать от сицилийской мафии, чем от русской «бабушка», которая «самагатовила», и от двух друзей, решивших угостить пивом «а ля рюс».

Но водка явно была лишней. Это стало понятно утром, когда в голове, в которой всю ночь крутились песни Челентано, спагетти, «заздаровье», и убегала по рельсам со смехом Боккачина, взорвалось одновременно несколько ядерных боеголовок и наступила тишина.

Спутники спали. Лука лежал, испытывая самое жестокое в своей жизни похмелье. Поезд мчался, стуча по рельсам и приближая таинственный город Новотшеркасск, а с ним и надежду. Не только на любовь, но и на свежий воздух… без запахов носков, быстрорастворимого пюре и вяленого леща.

* * *

Итальянец снова заснул и проснулся от того, что его плечо трясли нещадно.

— Пррра… прррехали! Новотшеркасск! Эй, брателло Лука! Любов! Лав! Лав!

Это был Вован. Чисто выбритый, подтянутый, в форме, как цуккини с грядки, словно и не доставал вчера одну бутылку водки за другой из сумки. Больше в купе никого не было, все вышли раньше. Итальянец заставил себя встать и одеться. Голова была тяжёлой, а тело отравленным. Теперь он точно знал, что бабушки, водка и плацкарт — это действительно опасно.

Глава 34