Очертя голову

— Где «неловко»? — невысокая, крепко сбитая, со статью истинной казачки, Дахина бабушка в цветастом платье оглянулась по сторонам театрально, всплеснула руками и бойко продолжила: — Нету тут такого, не пробегало! Та и хай с ним! Это от чистого сердца, в основном из сада, чистое, без химии, кушай, поправляйся. А то шота бледненька така! И не вздумай стесняться, рыбонька! Я внучке этого всего во Францию не передам, живёт там на сплошной химии европейской, а мне хоть на базар иди торгуй, столько всего природа народила! Разбирай, а я присяду, отдышусь с дороги.

Как оказалось, природа народила не только картошку, морковь, свеклу, гигантские розовокожие помидоры, глянцевые фиолетовые баклажаны, кабачки, капусту и лук в сетке, но ещё и пяток банок с вареньем, компотами, солёными огурчиками, а также шмат сала с чесночком, домашнюю курицу, яйца в пластиковом ведёрке и домашнее масло. К тому же природа расщедрилась на милые кухонные полотенчики, прихватки, салфетки и зачем-то набор постельного белья.

Я с оторопелым изумлением вскинула глаза на Антонину Викторовну, а та смотрела на меня с доброй, румяной улыбкой и щурилась. По-деревенски загорелая, обветренная и остроносая, с пучком не прокрашенных волос, но всё равно симпатичная, похожая на постаревшую Аксинью из «Тихого Дона».

— Вот, Сонюшка, внуче собирала приданное, а она сказала: «Бабушка, ну куда мне в самолёт? У меня и так превышение по весу». Чи самолёт из соломы, лишние простынки не потянет? Ну да ладно, Дарья отказалась, другому дитю пригодятся — тебе, рыбонька!

— Но Антонина Викторовна… так много… и всё мне?

— Та чи шо, девчуля? Кушай, радуйся. А я побежала, а то Семёныч ругаться будет. — Она подхватилась, оправила платье на груди и расцеловала меня в щёки: — Приезжай в гости! Рада буду всегда!

— И вы, и я!!! — пролепетала я, совершенно потрясённая.

Оказывается, когда ни от кого ничего не ждёшь и не считаешь, что тебе должны априори, Вселенная может одарить с неожиданной щедростью. У любви нет векторов, она может просто свалиться тебе на голову.

* * *

Финансовый консультант миллиардера, Максим Андреевич Штольц, тоже огорошил меня по-своему.

— Такие крупные кредиты, как вы говорите, банки не могли выдавать без залога, поручителей, а также без страхования жизни заёмщика. Как, вы не знаете об этом? Необходимо выяснить всё по страховкам. Конечно, кто-то из трёх кредиторов мог и нарушить стандартные процедуры, но Робанк уж точно не стал бы. В любом случае, вы должны затребовать у банка данные. Как лицо, официально вступившее в наследство, вы имеете право.

— А если нет? — сжимая влажными пальцами телефон, уточнила я.

— Если нет, банк всё равно заберёт у вас квартиру, и терять вам будет нечего. Тогда вы можете начать процедуру банкротства. Это позволит или полностью списать долги, или минимизировать их с благоприятными условиями выплат.

— Банкротства? — закусила я губу. — А что это значит? Что я не смогу нигде работать или что-то ещё страшнее?

— Бог мой, София Николаевна, вы же образованная девушка и такое говорите! — возмутился Штольц. — После банкротства у вас будут, возможно, сложности с тем, чтобы взять новые кредиты. А также с тем, чтобы занять должность директора или владельца частного бизнеса, и то не навсегда. Вы собираетесь стать директором?

— Нет, — мотнула я головой.

— Вот и замечательно! Но прежде всего выясните всё по условиям кредитования вашего отца в банках, которые требуют у вас денег. Это вы вполне в силах сделать сами. Скину вам стандартные заявления и процедуры по ВотсАп. Ознакомьтесь и не тяните.

— Хорошо, — ответила я уже в пустоту и покрылась мурашками: все три банка находились в Новочеркасске, и ехать туда мне было до ужаса страшно. Казалось, весь родной город переполнен коллекторами, которые только и ждут встречи, чтобы разбить мне голову…

И я откладывала поездку, оправдывая себя усталостью, загруженностью на новой работе, невозможностью отпроситься у запрограммированного на дисциплину Михаила, хоть он и сказал, что если понадобится, отпустит.

Бытовые заботы, испытательный срок, звонки Дахи и приглашения Вики занимали все мои дни. Можно сказать, что всё складывалось наилучшим образом, и этому нельзя было не радоваться. Но когда наступала ночь, я оставалась одна. И с раскалённой синевой августа за окном, со стуком бегущих к морю и обратно поездов и шумом вентилятора, всю меня и пространство вокруг переполняли мысли о Луке.

Я запрещала себе думать о нём, а воспоминания приходили, не спрашивая, словно ими был пропитан воздух, возбуждая до предела эмоции, горечь, острое чувство одиночества и униженности. Его поцелуй, как обещание счастья, как ключ от дворца, с порога которого меня выгнали, как стакан прохладного мохито в жару, который дали подержать и со смехом отобрали, лишь позволив смочить губы. И напоминание: ты вещь, на тебя можно спорить… Но как же это?!