Очевидность фильма: Аббас Киаростами

(И в этом отношении совершенно неважно, что персидский оригинал названия гласит немного другое: скорее, «жизнь и ничего больше», «ничего, кроме жизни», а следовательно – «не хочу (показывать) ничего другого, кроме жизни, просто жизни». Потому что это значит: здесь фильм только и делает, что продолжается, запечатляет продолжение, то есть продолжение истории (перед этим фильмом был другой, и сейчас идут поиски сыгравшего в нем юного актера, о котором неизвестно, выжил ли он), продолжение пути (поиска), продолжение жизни людей после землетрясения, продолжение жизни в фильме и в качестве фильма. Фильма, который запечатляет продолжение цепочки нескольких продолжений, друг на друга нанизанных, связанных и переплетенных.)

Кино здесь собирается, концентрируется на своей непрерывности и своем продолжении. Оно показывает себя – совершенно намеренно, подчеркнуто и попросту – как непрерывное движение своих планов и нарезанных кадров, по-настоящему не прерываясь даже в своем начале и конце, продолжаясь или перехлестывая вовне, в пространство за кадром, за фильмом, которое, впрочем, больше, чем это, или не только это, потому что это еще один фильм, который предшествует тому и за ним последует (в форме телетрансляции, которую собирается смотреть ребенок). Но этот фильм вне фильма – а значит, фильм о фильме, или образ кино как такового – не проецируется в воображаемую плотность, не доверяется сомнительному воспоминанию: его продолжение обеспечивается только тем способом, каким фильм сам себя прерывает – в начале и в конце.

Прежде и после фильма – конечно же, жизнь. Но жизнь продолжается в продолжении кино, в образе и его движении. Она не продолжается как воображаемая проекция, как замещение нехватки жизни: напротив, образ есть продолжение, без которого жизнь не жила бы.

Образ здесь – не какая-то копия, отражение или проекция. Он не причастен той вторичной, ослабленной, сомнительной и опасной реальности, какую приписывает ему нагруженная стереотипами традиция. И он даже не то, за счет чего жизнь может продолжаться: на более глубоком уровне (где глубина – не более чем поверхность образа) выражает он именно это – чтобы жизнь продолжалась вместе с образом, то есть чтобы она держалась сама по себе за пределами самой себя, спереди, впереди, наперед себя, как и наперед того, что неодолимо, непрерывно и очевидно ее призывает и в то же время ей сопротивляется.

В средоточии фильма находится образ, точнее, образ образа – единственного образа в простейшем смысле слова (есть и другой, проносящийся мельком: фото юного актера, которого разыскивают, на афише фильма, где он снимался): что-то вроде старинной цветной литографии, которая висит на стене полуразрушенного дома. Трещина на стене рассекает этот образ – расщепляет его, но не разрывает. Это традиционное изображение, где мы видим мужчину с трубкой, сидящего за столом, на котором выставлены стакан и кувшин. Я не знаю в точности, что́ этот образ означает для иранского народа, да и не стремлюсь это узнать (я хочу оставаться тем сторонним зрителем, каким и являюсь, каким фильм позволяет мне быть, не разъясняя мне этот образ). На это изображение смотрит режиссер, который и есть главный герой фильма (если можно так выразиться, он есть взгляд, пробегающий по фильму, взгляд, который образует фильм в обоих смыслах – объекта и субъекта). В фильме нет никакого комментария к этому образу, который, однако, выступает чем-то вроде эмблемы всего фильма в целом. Отсутствие комментария заполнено лишь взглядом режиссера (актера), разглядывающего это изображение. Комментарий прост: как подхватить нить образов, разорванную катастрофой?

Именно в связи с образом, а точнее, на сей раз – с телевидением, название фильма произносится внутри самого фильма, довольно поздно по ходу его прокрутки (где-то на 75-й минуте из 91-й). Итак, спустя несколько дней после землетрясения 1990 года кто-то устанавливает телевизионную антенну, чтобы беженцы могли посмотреть у себя в палатках чемпионат мира по футболу. Режиссер (персонаж) спрашивает этого человека: «Вы считаете уместным смотреть телевизор в такие дни?» Тот отвечает: «Честно говоря, я сам в трауре – потерял сестру и троих племянников. Но что же тут поделаешь? Чемпионат мира бывает лишь раз в четыре года. Этого нельзя пропустить. Жизнь продолжается».