Я купил ее в какой-то деревенской чайхане и принес на съемочную площадку. Это, по-моему, очень близко соотносится со смыслом фильма. В результате землетрясения этот крестьянин потерял все, его чубук выпал у него из рук. И все-таки мы видим его с трубкой! Играя словами, я бы сказал, что этот образ не только представляет реальность, но также проникнут истиной. Эта истина в том, что его чубук превратился в трубку, потому что участь его изменилась к лучшему[34]
. Я верю, что событие, которое нас не убивает, делает нас сильнее, может улучшить нашу жизнь.ЖЛН:
Какое значение вы отводите тому факту, что это образ? Ведь то же самое можно было бы показать и на реальном старике, так же как нам показывают других персонажей, переживших землетрясение. А тут именно образ.
АК:
Я не думаю, что способен изобрести все. Я работаю, но и другие тоже. И порой мне кажется, что мы можем лишь выбирать из того, что уже осуществили другие.
В то время я спрашивал себя: почему этот плакат настолько популярен, почему его можно обнаружить в каждом доме? Если мы сумеем найти ответ на это, то поймем, что выбирать настолько же важно, как и мыслить. Мне кажется, этот образ, совсем как какая-нибудь социологическая или психологическая книга о крестьянской жизни, может дать осмысленные ответы на множество вопросов. Потому что это эмблематичный образ, представляющий вершину мечтаний любого иранского крестьянина.
ЖЛН:
Вот почему он так распространен.
АК:
Ну да, но не всякий, возможно, понимает причину такой популярности. Этот образ представляет чаяния и мечты крестьян. Но в то же время это и зеркало, в котором можно узнать себя. В чем жизнь крестьянина? В его еде, его краюхе хлеба, его чае и его табаке… Если комплект в порядке, то вот тебе и жизнь, вот тебе и счастье. Именно это можно понять во время землетрясения, о чем напоминает следующая сцена: старая женщина не ищет среди развалин пропавшего мужа, а ищет свой чайник, чтобы заварить себе чаю.
Говорят, чтобы работать в деревне, нужно знать социологию сельской среды. Этот образ помог мне. Когда я его нашел, я понял, что он сослужит мне добрую службу.
И вот еще пример: во всех чайханах на краю пустыни можно найти изображение с заснеженной горной вершиной и равниной по одну сторону от нее, а по другую – мостиком через маленькую речушку, где плавает несколько уток. Изображения такого рода весьма ценятся в тех областях, где население никогда не видело зеленеющих лугов и деревьев, где люди этого лишены. Если я когда-нибудь сниму фильм о пустыне, без этого изображения никак не обойтись.
ЖЛН:
В фильме «Ветер унесёт нас» в доме тоже есть картины – не помню, что на них изображено, да и видно их не так отчетливо (они даются не крупным планом). Но все же мы видим, что в комнатах есть какие-то картины.
АК:
Во всех домах у людей есть какие-то фотографии – и просто им принадлежащие, и фотографии их самих. Но раз камера в дома не проникает, значит, и фотографии эти никогда и нигде не будут показаны.
ЖЛН:
Я задумывался над тем, как разыгрывается связь между такого рода выведенными намеком изображениями или фотографиями и тем фактом, что весь этот фильм как бы является историей фотографий, которые снимать нельзя, как и тех фотографий или, возможно, кадров, что под конец оказываются украдены этнологом: ведь он собирался заснять на пленку женщин в трауре, но в конечном счете должен снимать обычные фото. И сначала, во всяком случае, одна женщина запрещает ему использовать его аппарат.
АК:
Камера не показывает изображений, потому что я этого не захотел. Но если женщина не дает мужчине фотографировать – это обусловлено культурным фактом, традицией. Очень часто по деревням – то же самое и в Африке, где я недавно снимал, – когда люди, неважно, мужчины или женщины, замечают фотоаппарат, они мешают работать, им не нравится, чтобы их фотографировали.
Картины в фильме «Ветер унесёт нас»
Ваше толкование по поводу образа и фотографии очень интересно. Мне даже приходит на ум, что фотография, образ – ценнее фильма. Тайна образа остается запечатана, поскольку он беззвучен, у него отсутствует
На конференции в Дордоне, посвященной пейзажу (в сентябре 2000-го), я представил две фотографии, отображавшие один и тот же пейзаж с несколькими деревьями. Никаких комментариев к снимкам не было. Пятнадцать лет отделяют эти фотографии одну от другой, и когда я их рассматриваю, мне становится страшно. А это просто два изображения, снятые на одном и том же месте с одного и того же угла, представляющие один и тот же пейзаж. Но между делом некоторые деревья исчезли – и на более свежей фотографии их отсутствие бросается в глаза.