Это оказался молодой парень лет пятнадцати-семнадцати, высокий, круглолицый, пухлогубый, он правой рукой удобно и уверенно придерживал на бедре «Сайгу» вроде бы двадцатого калибра с чудовищным самодельным магазином-«колесом» на два десятка патронов, а левую, которой снимал шлем — в ребристой тактической перчатке с подшитым высоким раструбом-крагой из толстой кожи, — уже опять держал на руле. Снаряжение его представляло собой смесь гоночного и милитаристского стиля. Вокруг он посматривал угрюмо-подозрительно, всем своим видом показывая, что не ждет от жизни ничего хорошего.
Его старший спутник, неспешно слезший со своего мотоцикла — невысокого роста, худой, длиннолицый и плохо выбритый, с широким подвижным ртом, — напоминал скорей мудрого и ироничного детского тренера из старых советских кинофильмов. Правда, те тренеры не носили «лифчиков» с автоматами поперек груди.
— Это вот Алексей Светлов. Это вот Николай Романов, — познакомил Лодырь еще соображавшие только, что сказать, «высокие стороны». — Прошу любить и жаловать, значит. Как водится.
— Наслышан. — Дальнобой пошел навстречу Романову, снимая перчатку и протягивая руку. — Приятное совпадение.
— Я о вас не слышал, но совпадение действительно приятное, — живо откликнулся Романов. Дальнобой ему понравился, пусть и годился по внешнему виду чуть ли не в отцы…
Родом Алексей Светлов по прозвищу Дальнобой был из Липецка. И в начале войны зарабатывал тем, что по армейскому контракту с группой товарищей «гонял» грузы для вооруженных сил туда-сюда. Война застала его караван на перегоне Благовещенск — Хабаровск… Что самое интересное, Романов вот в эту самую минуту, слушая короткий рассказ нового знакомого и, хотелось надеяться, союзника, вспомнил, как встречал такой ник (Дальнобой) в каком-то из ЖЖ, куда вышел через страничку одного средней руки писателя — в свою очередь, его Романов хотел пригласить в организацию, но почему-то (уже не вспоминалось почему) не решился. А тот ЖЖ смотрел и тогда, и потом несколько раз. Сейчас неожиданно всплыло в памяти, и Романов, кивнув в сторону парня на мотоцикле, спросил:
— А это Леха?
На лице Дальнобоя отразилось удивление, которое тут же сменилось пониманием. Он ухмыльнулся:
— Читатель и почитатель?
— Вроде того, — ответил улыбкой Романов. — Тесен мир.
— Вроде того тоже… Лех, слышишь? — окликнул парня Дальнобой.
— Слышу, — буркнул тот хмуро. — На тот свет попадешь, все равно под крышку в котел заглядывать будут: «Ой, а это он?!» — И добавил осуждающе: — Как дети, честное слово.
— Он очень самокритичен, — сообщил Дальнобой доверительно. — Это я насчет котла с крышкой… И еще он крайне суров. Леша, расслабься, пожалуйста, тут все свои.
Леха еще что-то буркнул — суверенное и непримиримое, насчет «своих разных», но с мотоцикла слез и немного свысока поглядел на Женьку (тот был явно младше). Спросил:
— Пацан, вода есть под рукой?
— Он не говорит, — предупредил Романов. Леха моргнул, быстро опустил и поднял глаза. Женька махнул рукой (мол, ерунда) и позвал таким же взмахом за собой…
Во двор въехал еще один мотоциклист — так же лихо затормозил, сдернул шлем. Этого мальчишку (примерно ровесника Женьки) Романов по имени не помнил, хотя вроде бы тоже видел в том покойном ЖЖ.
— Здрась, — сообщил он Романову. И обратился к Дальнобою: — Па, мы надолго встаем?
— Наверное, навсегда, — вздохнул Светлов. — Чего смотришь? Поезжай, скажи, что сейчас буду с гостем!
Мальчишка кивнул, хотел лихо стартануть, но чуть не свалился с мотоцикла — и со двора выехал куда осторожней…
В караване Дальнобоя было больше семидесяти человек, семь или восемь семей с детьми, еще какие-то — видимо, подобранные на дорогах — дети, несколько мужиков-одиночек, несколько молодых казаков-забайкальцев… Оружия, боеприпасов, продуктов, как видно, тут хватало. В фурах располагались и несколько мотоциклов. Впрочем, пока Светлов-старший распоряжался насчет стоянки, к Романову подошел один из уже успевших сюда просочиться порученцев и конспективно сообщил — чуть ли не с ходу, тихо, но отчетливо:
— Горючего у них мало. Одна цистерна пустая совсем, во второй — хорошо если на четверть, — после чего растворился среди машин.
Вернувшийся Светлов завел разговор, о котором думал Романов, первым и сразу. Сказал, что сейчас будет готов торжественный обед на две персоны, над этим уже работают, после чего изложил с ходу, уже перейдя «на ты»:
— В принципе, знаешь, я давно подумывал — осесть. Хотел здесь, Лодырь — компания подходящая. Про Владик-то я слышал, даже совался туда, но уж больно к вам главная дорога фонит. А в объезд побоялся искать.
— И не доверяете все-таки, — дополнил Романов. Дальнобой прищурился. Медленно произнес:
— Твои вон горючку у нас замеряют, Леша сейчас ваши зенитки считает… За этот год у нас было почти полсотни стычек. И так — постреляли и убежали — и штурмы лагеря нашего по два-три дня кряду. В разное время мы к себе почти сто человек приняли. Сорок из них — похоронили… если смогли. Я хочу доверять. И остаться тут хочу. Только боком не выйдет ли?