Очищение

Они не ушли, не пропали бесследно,
Рассыпавшись пеплом пожарищ чумных,
И их имена, разнесенные ветром,
Не смолкли в трясине речений пустых.
Минули столетья кровавою мессой,
И мир под пятою железной поник,
Но в темной глуши затаенного леса
Встает позабытый обугленный лик,
И хмурит глаза, утомленный, сурово,
Он ищет, в ком жив еще Памяти зов,
Кто гордо отринул бездушное слово —
Ведь то, что на Сердце, важней всяких слов.
Он верит: однажды, сквозь пни и болота,
Придут к нему люди из дальних краев
И встанут в безмолвье, почуяв, как что-то
В душе их прорвалось сквозь толщу веков.
И руки они вознесут прямо к небу,
И вспомнят забытые все имена,
И сгинет злой морок, как будто и не был,
И люди очнутся от долгого сна.
Польются, как встарь, звуки песен заветных,
И им улыбнется обугленный лик…
Они не ушли, не пропали бесследно.
Лишь в наших сердцах затаились на миг[15].

— Женька, — неожиданно спросил Романов, — а ты веришь в Бога?

Женька поднял голову от своего блокнота. Чуть прищурился, помотал головой отрицательно. Потом ткнул наверх, в окно, — и выставил большой палец.

В тот же миг на сопке, синеватой грудой нависавшей над селом, заблестели сигналы гелиографа. А из окна раздался крик:

— Автоколонна в пятнадцати километрах на дороге! Идет сюда!

* * *

Дружинники приняли готовность к бою не из страха или недоверия — просто это уже стало привычкой, вошло в плоть и кровь. Школа моментально превратилась в крепость, контролировавшую все село. В бинокль поднявшийся на крышу школы Романов видел, что и караван остановился, машины перестроились в два ряда, заняв своими массивными тушами всю дорогу. От этой передвижной крепости отделились быстрые легкие фигурки — мотоциклисты. Трое. Пронеслись с сумасшедшей скоростью, презирая ухабы и ямы, к мосту, перекинутому там через Бешеную.

Романов увидел, как два мотоцикла остановились подальше по сторонам дороги, заложив лихие виражи, — встали как вкопанные. Третий подлетел к самому мосту, затормозил — из-под колес брызнуло. Его всадник, встав ногами наземь по обе стороны мотоцикла, поднял к шлему руки. Ага… тоже смотрит в бинокль.

Это были легкие кроссовые машины, только перекрашенные в маскировочный цвет и с крепившимися позади запасными канистрами и всяким-разным. Идеальное средство разведки, если есть хоть какая-то дорога и… и если есть горючее. В бинокль было видно, как из-за моста появилось несколько местных, явно обменялись с мотоциклистами рукопожатиями, о чем-то коротко переговорили и стали откатывать в стороны солидные «ежи» из рельсовых обрезков. Мотоциклисты так же лихо порскнули обратно к каравану, и тот почти сразу тронулся с места. Романов не прекращал наблюдения за неспешно, но уверенно приближающимися машинами.

Тяжелых грузовиков, превращенных в передвижные крепости вместе с фурами, было шесть. Вряд ли они могли давать больше двадцати километров по самой лучшей дороге, но зато были почти неуязвимы, причем бронировали их со знанием дела, почти профессионально. Две фуры на поверку оказались никакими не фурами, а цистернами с горючкой, они передвигались по центру каравана. Над всеми машинами развевались оранжевые с черным рулевым колесом флаги. И над кабинами, и позади фур, и на их верху тут и там были установлены башенки (даже, кажется, вращающиеся) с пулеметами. На серо-зеленой броне переднего грузовика было написано крупно алыми фривольными буквами: «ЦИРК ПРИЕХАЛ».

— Вот это, значит, он самый и едет, — сообщил из-за плеча Романова поднявшийся на крышу Лодырь. Подумал и добавил — на случай, если Романов чего-то не понял или не увидел: — Дальнобой. Завтра-послезавтра ждался, а вот — едет… Встречать-то пойдешь или мне его сюда привести?..

Два мотоцикла въехали на территорию школы с лихим разворотом один за другим. Наездник первого быстро сдернул и плюхнул перед собой шлем, на котором было нарисовано все то же черное рулевое колесо, окруженное оранжевой надписью готикой:

«СОДЕРЖИМОЕ НЕ ВЗБАЛТЫВАТЬ НЕ ВЫНОСИТЬ!»