Но такая стратегия вызвала противодействие со стороны многих румынских националистов, которые были убеждены, что правительство должно было более активно вмешиваться в процесс этнического самоопределения граждан, и тоже по «патриотическим» соображениям. Например, многие националисты настаивали, что секеи, хотя и говорили по-венгерски и считали себя мадьярами, «в действительности» были мадьяризированными румынами. Правительству предстояло «разъяснить» секеям, кто они такие, и помочь им вернуться к своим корням, в лоно румынской этнической нации. Аналогичные мнения существовали в националистических кругах относительно украинцев Буковины[318]
. В ответ на эту критику С. Мануилэ подчеркнул, что с точки зрения государственных интересов чувство принадлежности к той или иной этнической группе важнее, чем «биология» индивида: если индивид предпочитает писать свою фамилиюНе стоит всё же придавать слишком большое значение акценту, сделанному С. Мануилэ на роли психологии по сравнению с «биологией» в самоопределении индивида. Как уже отмечалось, решение С. Мануилэ о включении в анкету переписи вопроса об этнической принадлежности обусловливалось политическим расчетами не в меньшей мере, чем соображения его критиков. К тому же С. Мануилэ считал национальную идентичность жесткой и не допускающей смешения, гибридности. Индивид мог быть румыном или мадьяром, но не тем и другим одновременно. Нельзя было, например, чувствовать себя в культурном отношении мадьяром и быть одновременно лояльным румынским гражданином. Разумеется, нельзя ожидать от румынского демографа 1930-х гг. характерного для постмодернистской эпохи понимания идентичности как обусловленной многими, а не одним лишь только фактором, но важно отметить, что мануиловское понимание этнонациональной идентичности подпитывало нетерпимость и подозрительность ко всем тем, кто не был «вполне румынами» с культурной и языковой точки зрения. И действительно, С. Мануилэ испытывал глубокое недоверие ко всем гражданам страны, которые не принадлежали к румынской национальности. В 1932 г., рекомендуя в своем меморандуме правительству создать государственный субсекретариат по делам меньшинств с широкими полномочиями, он не преминул добавить, что ни в коем случае не следовало допускать назначения его главой представителя какого-либо национального меньшинства:
Те, кто когда-либо занимался политикой меньшинств (здесь Мануилэ намекал на свое участие в румынском национальном движении в Трансильвании во времена Австро-Венгерской империи. –
Вдобавок предпочтение С. Мануилэ «психологии» перед «биологией» имело свои пределы. Исключение составляли ромы. В интервью, данном в 1934 г., в котором он выражал свои сомнения по поводу понятия «чистой расы», С. Мануилэ в то же время настаивал, что существуют некие «явные расовые черты», реальность которых невозможно отрицать, поскольку они якобы были «научно» установлены. Ромы, например, обладали кровью неевропейского происхождения, предрасполагающей их «зариться на чужое добро». Тот факт, что они «жили в промискуитете», лишь усиливал угрозу, которую они представляли, поскольку это вело к увеличению числа румын с примесью ромской крови[321]
. Начиная с 1940 г. С. Мануилэ написал целый ряд текстов (из которых часть была опубликована, другая же носила конфиденциальный характер, будучи предназначенной для высокопоставленных лиц), в которых он в недвусмысленных выражениях призывал к «решению» «цыганского вопроса» радикальным образом. Так, в ноябре 1940 г. он писал: «Примесь цыганской крови является самым серьезным дисгеническим фактором, который негативно воздействует на нашу нацию». В начале 1941 г. он же заявлял: «Главнейшая расовая проблема Румынии – цыганская <…> до сих пор ничего не было сделано для решения этой проблемы». Недатированный документ, написанный, вероятно, в начале 1942 г., содержал следующую загадочную фразу: «Цыгане Румынии (поставить ребром как государственную проблему)». В одном только 1941 г. его институт потратил 1741 человеко-часов на исследование способов «решения» этой задачи[322].