«Видите ли, – объяснил Лавалль, – я подумал, что это хорошая шутка. Я вырос в католической семье и вспомнил, как заучивал наизусть все молитвы. В одной из них, которая называется „Апостольский символ веры“, содержится фраза „творец Неба и Земли“, имеется в виду Иисус Христос. Сотрудники Oculus заметили, что инициалы Джона Кармака – „JC“ совпадают с инициалами Иисуса Христа (Jesus Christ). Иногда они его так и называли – „JC“, и меня это забавляло». – Да еще как, подумал Лавалль, ведь парни из Oculus его прямо-таки боготворили. – «Я скрестил две шутки – развивая свою личную тему, я заодно обыграл их манеру обращаться к Джону Кармаку – думал, получится смешно, и заодно хотел посмотреть, заметит ли кто-нибудь, прочитав шестистраничный документ о форматировании текстов, за который меня, похоже, никто не собирался благодарить».
«Как бы вы отреагировали, если бы истец, исходя из вашего документа, попытался бы вывести версию о том, что г-н Кармак играл решающую роль в разработке кода комплекта разработчика Oculus SDK?»
«Меня несколько шокирует, к каким последствиям может привести одна-единственная шутка…»
Разъяснив все обстоятельства, Лавалль надеялся, что вопрос будет снят с повестки дня, но г-н Сэмми не собирался отступать.
«Почему вы вообще упомянули Джона Кармака?», – спросил он позже, устраивая Лаваллю допрос с пристрастием.
«Ну… Я искал повод для шутки».
«Почему бы вам не упомянуть кого-то другого?»
«Мой ответ едва ли прозвучит убедительно. Мне просто захотелось написать одну строчку в том разделе, и в тот момент мне в голову пришла эта шутка».
Примерно в это время взгляд Лавалля, выступавшего перед судом, снова выхватил из толпы лицо Линды Картер в толпе. В какой-то миг ему отчаянно захотелось завопить на весь зал, взывая о помощи: «Чудо-женщина! Ты нам нужна. Нам нужна ты и твое лассо правды. Я ведь работал в Oculus, был с ними почти с самого начала. Несмотря на то что наше сотрудничество завершилось не лучшим образом, и я по-прежнему испытываю смешанные чувства и к самой компании, и ко многим бывшим коллегам, я все равно говорю правду: за этим иском нет ничего, кроме нагромождений лжи». И тут, как будто вняв собственным мольбам о помощи, Лавалль вообразил, как шестидесятипятилетняя Линда Картер исполняет сальто-мортале над залом суда, чтобы спасти положение.
«Должен вас предупредить, что вы поступаете неправильно, – убеждал присяжных Энтони Сэмми, готовясь преподнести последний аргумент. – Facebook владеет капиталом в размере триста пятьдесят миллиардов долларов. Эдакий слон в комнате или горилла весом под четыреста килограммов, непринципиально. Но вы все-таки имейте это ввиду. Нельзя так поступать. Есть правые дела, а есть неправые. Пожалуйста, поступите правильно».
Судья Кинкид кивнул Сэмми и обратился к присяжным. «Дамы и господа, – начал он. – вам, и только вам судить о фактах. Вам следует определиться, оставив в стороне личные пристрастия, предубеждения, страхи и симпатии, и вывод должен быть сделан на основе честного рассмотрения доказательств, которые вы увидели и услышали в ходе процесса».
В течение следующих дней, объяснил судья Кинкид, присяжным нужно принять единогласное решение по пятидесяти восьми разным вопросам. Среди прочих попадались вопросы примерно такого плана.
• Удалось ли ZeniMax аргументированно доказать, что кто-либо из ответчиков незаконно присвоил коммерческие тайны, принадлежащие ZeniMax и id Software?
• Нарушал ли Палмер Лаки договор о неразглашении коммерческой тайны?
• Претендовал ли кто-нибудь из указанных ответчиков на какие-либо авторские права ZeniMax и id Software?
Дав положительный ответ на любой из подобных вопросов, присяжные имели право назначить сумму компенсации нанесенного ZeniMax ущерба по своему усмотрению.
«Вы все хорошо потрудились, – закончил свою речь судья Кинкид, прежде чем отправить присяжных на совещание. – Я знаю, что вы устали – это можно понять, глядя на ваши лица. У вас красные глаза и все такое – как, впрочем, и у меня. И все же будьте готовы вернуться сюда в понедельник и потрудиться как следует. И я, и вы вернемся сюда после отдыха во всеоружии. До скорой встречи!».
«На следующей неделе я должен вернуться на работу! – с восторгом сообщил Лаки, беседуя с Николь в своем гостиничном номере. – Разумеется, все зависит от того, как долго будут совещаться присяжные. Но суть в том, что я скоро вернусь».
«Ура! – обрадовалась девушка. – Мы по тебе соскучились».
«Ага, – ответил Лаки. – Было бы здорово вернуться к нормальной жизни».
Николь Эдельманн так и не поняла, что он подразумевал под «нормальной жизнью» – порядок дел до суда или разрешение окончательно вернуться на работу. Но его голос тогда звучал так устало, и ей не хотелось приставать с расспросами. К тому же ей до смерти хотелось узнать подробности о том, как продвигались дела в Далласе. «Расскажи, если это не запрещено, – попросила она. – Или это все еще, видите ли, сверхсекретная информация и все такое?»