Читаем Ода радости полностью

Это мне, а не ему, нужен торт. Это нам с мужем, а не ему, интересно носиться по строймаркету, дергая за щеколды и слушая, приятно ли шуршит это колесико. Это мне, а не ему, дороги снимки с бабушкой, которая уплыла, как мяч в речку, и которая отпечатана до последнего месяца, когда она еще на себя похожа, а потом, не прощаясь, исчезает из альбома. Удивительно – разбирать фотографии за целый год самых интенсивных метаморфоз, когда хочется отправить в печать снимок не только и не столько за то, что вот здесь герой хорошо получился, – а разве каждый младенец не фотогеничен прямо с родовой палаты? – а за то, что тут он впервые, а здесь он смешной, а вот ножку достал, а тут с машинкой, а здесь ревет, испачкался, сияет, атакует, и много-много снимков, где просто спит, раскрывшись, развалясь, чуть вспотев и раскудрявясь, сверкая складочками на бедрах и руки разбросав, и все заняв собой, будто не малыш, которого положили и придвинули, а спящий демиург, который, пока отдыхает, задвинул весь свой мир и маму с папой в коробку – отправил пережидать торжественную тишину.

Чем одарить такого его, который настолько всем и всеми владеет, что и правда сейчас еще не знает, чего желать?

Я хотела написать: собой, конечно, мамой; известно, что малыши нуждаются в маме и папе, в живом внимании и совместной игре. А родители нашего героя мало того что прокрастинаторы и до последнего зажимают подарки, так еще ведь и играть любят по своим правилам: папа обожает, как он это называет, «прибрать Самса» в самый неожиданный момент, сгребая и утаскивая от груди, мусорки, докучно поющей книжки, рева у маминых колен, а мама предпочитает играть, как сама в детстве умела, – когда каждый занят своим делом, и вот тебе игрушки, лошадь и свисток, и вот маме курицу замариновать, белье сложить, файл скачать и, ой, давай теперь наденем сухие трусики, пока не слышит папа, который терпеть не может это слово в отношении мальчика, и я ставила ему в возражение наш с мамой любимый мультик про Комарова, который поет: «У таракана усики, у мальчугана трусики». Когда я наконец обнаруживаю, что в самом деле могу, ни на что не отвлекаясь, спокойно зависнуть с ребенком на нашей кровати, где он предпочитает носиться, листать наваленные на импровизированной прикроватной тумбочке книжки, тягать за нос медведя, ронять ручки и баночки и разорять пеленальный стол, – предпочитает он, а я нет, потому что это место, где реально ничего не остается делать, как только с ребенком играть, и не то что посуду не помоешь, но и чаю не выпьешь, – когда я застаю нас здесь за рассматриванием, догонялками и просто валянием, я чувствую, приподнимаясь над собой, что исполняю материнский долг и совершаю развивающий подвиг.

Он нуждается во мне – и какую острую, нематеринскую жалость вызывает вид грудничка, едва научившегося ползти и доползающего до меня, шустро меряющей тесную нашу квартирку по своей хлопотливой и беспокойной траектории, доползающего с воплями, которые опережают его склоненную голову, будто у поверженного и плененного воина древности в набедренной повязке на липучках и с рыбками, голову, склонившуюся перед инстинктом малышовой привязанности. Когда ночью я выходила из комнаты, оставляя его спокойно спящим, могла, вернувшись, застать вдруг пробудившимся, ползущим, не открывая глаз, к краю кровати или выросшим тревожно сигналящим маяком у бортика детской кроватки. Он вскакивает столбиком, он вглядывается в темноту, он взглядом вызывает меня, он знает, откуда я появлюсь, если громко и настойчиво звать.

Почему это так трогает – и печалит? Потому ли, что я узнаю в его истовом зове свою собственную нужду? Однажды в ванной, когда мы, как обычно, занимались каждый своим делом: я развешивала белье, он сталкивал в эмалированную пропасть машинки и тюбики шампуня, я вдруг сказала ему: «Знаешь, как хорошо, когда родной человек вот так рядом и не уходит?»

Своим делом каждому нужно заниматься вместе – вот мой образ самой счастливой семьи. Муж смотрит матч с японцами, я грею ноги в тазике для педикюра, Самсон ворочает пластмассовый небоскреб – очиститель воздуха. Мне уютно. Моя нужда утолена. Мне незачем сейчас вопить в темноту. Мне некого высматривать: все, кто доступен, здесь, на моих глазах, рядом и не уходят.

Сегодня мы празднуем наше решение – подарить друг другу себя. Сегодня каждый из нас может сказать: спасибо, что меня выбрали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зараза
Зараза

Меня зовут Андрей Гагарин — позывной «Космос».Моя младшая сестра — журналистка, она верит в правду, сует нос в чужие дела и не знает, когда вовремя остановиться. Она пропала без вести во время командировки в Сьерра-Леоне, где в очередной раз вспыхнула какая-то эпидемия.Под видом помощника популярного блогера я пробрался на последний гуманитарный рейс МЧС, чтобы пройти путем сестры, найти ее и вернуть домой.Мне не привыкать участвовать в боевых спасательных операциях, а ковид или какая другая зараза меня не остановит, но я даже предположить не мог, что попаду в эпицентр самого настоящего зомбиапокалипсиса. А против меня будут не только зомби, но и обезумевшие мародеры, туземные колдуны и мощь огромной корпорации, скрывающей свои тайны.

Алексей Филиппов , Евгений Александрович Гарцевич , Наталья Александровна Пашова , Сергей Тютюнник , Софья Владимировна Рыбкина

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза