Это мне, а не ему, нужен торт. Это нам с мужем, а не ему, интересно носиться по строймаркету, дергая за щеколды и слушая, приятно ли шуршит это колесико. Это мне, а не ему, дороги снимки с бабушкой, которая уплыла, как мяч в речку, и которая отпечатана до последнего месяца, когда она еще на себя похожа, а потом, не прощаясь, исчезает из альбома. Удивительно – разбирать фотографии за целый год самых интенсивных метаморфоз, когда хочется отправить в печать снимок не только и не столько за то, что вот здесь герой хорошо получился, – а разве каждый младенец не фотогеничен прямо с родовой палаты? – а за то, что тут он впервые, а здесь он смешной, а вот ножку достал, а тут с машинкой, а здесь ревет, испачкался, сияет, атакует, и много-много снимков, где просто спит, раскрывшись, развалясь, чуть вспотев и раскудрявясь, сверкая складочками на бедрах и руки разбросав, и все заняв собой, будто не малыш, которого положили и придвинули, а спящий демиург, который, пока отдыхает, задвинул весь свой мир и маму с папой в коробку – отправил пережидать торжественную тишину.
Чем одарить такого его, который настолько всем и всеми владеет, что и правда сейчас еще не знает, чего желать?
Я хотела написать: собой, конечно, мамой; известно, что малыши нуждаются в маме и папе, в живом внимании и совместной игре. А родители нашего героя мало того что прокрастинаторы и до последнего зажимают подарки, так еще ведь и играть любят по своим правилам: папа обожает, как он это называет, «прибрать Самса» в самый неожиданный момент, сгребая и утаскивая от груди, мусорки, докучно поющей книжки, рева у маминых колен, а мама предпочитает играть, как сама в детстве умела, – когда каждый занят своим делом, и вот тебе игрушки, лошадь и свисток, и вот маме курицу замариновать, белье сложить, файл скачать и, ой, давай теперь наденем сухие трусики, пока не слышит папа, который терпеть не может это слово в отношении мальчика, и я ставила ему в возражение наш с мамой любимый мультик про Комарова, который поет: «У таракана усики, у мальчугана трусики». Когда я наконец обнаруживаю, что в самом деле могу, ни на что не отвлекаясь, спокойно зависнуть с ребенком на нашей кровати, где он предпочитает носиться, листать наваленные на импровизированной прикроватной тумбочке книжки, тягать за нос медведя, ронять ручки и баночки и разорять пеленальный стол, – предпочитает он, а я нет, потому что это место, где реально ничего не остается делать, как только с ребенком играть, и не то что посуду не помоешь, но и чаю не выпьешь, – когда я застаю нас здесь за рассматриванием, догонялками и просто валянием, я чувствую, приподнимаясь над собой, что исполняю материнский долг и совершаю развивающий подвиг.
Он нуждается во мне – и какую острую, нематеринскую жалость вызывает вид грудничка, едва научившегося ползти и доползающего до меня, шустро меряющей тесную нашу квартирку по своей хлопотливой и беспокойной траектории, доползающего с воплями, которые опережают его склоненную голову, будто у поверженного и плененного воина древности в набедренной повязке на липучках и с рыбками, голову, склонившуюся перед инстинктом малышовой привязанности. Когда ночью я выходила из комнаты, оставляя его спокойно спящим, могла, вернувшись, застать вдруг пробудившимся, ползущим, не открывая глаз, к краю кровати или выросшим тревожно сигналящим маяком у бортика детской кроватки. Он вскакивает столбиком, он вглядывается в темноту, он взглядом вызывает меня, он знает, откуда я появлюсь, если громко и настойчиво звать.
Почему это так трогает – и печалит? Потому ли, что я узнаю в его истовом зове свою собственную нужду? Однажды в ванной, когда мы, как обычно, занимались каждый своим делом: я развешивала белье, он сталкивал в эмалированную пропасть машинки и тюбики шампуня, я вдруг сказала ему: «Знаешь, как хорошо, когда родной человек вот так рядом и не уходит?»
Своим делом каждому нужно заниматься вместе – вот мой образ самой счастливой семьи. Муж смотрит матч с японцами, я грею ноги в тазике для педикюра, Самсон ворочает пластмассовый небоскреб – очиститель воздуха. Мне уютно. Моя нужда утолена. Мне незачем сейчас вопить в темноту. Мне некого высматривать: все, кто доступен, здесь, на моих глазах, рядом и не уходят.
Сегодня мы празднуем наше решение – подарить друг другу себя. Сегодня каждый из нас может сказать: спасибо, что меня выбрали.