Ода радости

Теперь не дознаться до правды. Мою прабабушку от расстрела в селе спас сам Чапаев. Моя прабабушка увидела своего будущего мужа в ведре воды, куда цыганка велела ей уронить кольцо. С кого-то из ее большой семьи, кажется адвоката, писали в местной церкви образ Христа. Кто-то из моих предков выкопал клад – и это положило основание капиталу зажиточного крестьянского рода. На Красной площади со мной для прессы, взяв на руки, сфотографировался Юрий Гагарин, чего быть не может просто хронологически, но некому сделать поправку в моей памяти, будто мама рассказывала именно так.

Однажды вечером я впервые замечаю истрепанную, с облинявшими и оборванными от времени – еще в моем детстве повесили на ручку самой высокой дверцы и с тех пор все дергают, открывая, – круглую подушечку с вышитым портретом Чиполлино и бережно, не дергая, перевернула. «Вене от мамы», – вышито бабушкой сыну, и указан год: конец пятидесятых, значит, еще в Баку, за двенадцать лет до того, как бабушкина семья переселится в Джалал-Абад.

Диану вышвырнули, Чиполлино пообтрепали, скрипки – половинку и целую – вообще продали, да так дешево, что еще после смерти мамы продолжали звонить заинтересованные в выгодном предложении на Авито.

Но когда я вспоминаю одну из многих семейных легенд и говорю сыну, что вот уже летит к нему, летит сиреневая Поспатенька, то неизбежно добавляю про скрипку. Поспатенька жила в детской маминой скрипке, пылившейся на антресолях, пока не продали. И продолжает невидимо там обитать, хотя сейчас на шкафах – стройно уложенные коробки, в одной из которых – две черные папки, куда поместились основные фактические свидетельства о двух жизнях: мамы и ее брата.

Семья – это когда люди сообща наживают бумажки в посмертную папку и от туалетной бумаги втулки.

Но и кое-что еще, запомнившееся мне со слов мамы, которая одна сохранила в памяти, как тетешкала меня моя прабабушка, волжская дочь чистокровной молдаванки, обчернившей нашу семью.

«Тотоник! Нононик! Репеёк!»

В семье каждый другому нононик, потому что репеёк.

Крокодил такой, что вцепится – не оторвать.

22 апреля 2019

Далеко загаданная жизнь

Мама съездила на кладбище заказать памятник покойному брату. Памятники дороги, на них надо еще подкопить, хотя она в итоге выбрала экономный вариант за 50 тысяч.

В окошке заказа ей предложили сэкономить больше и выгравировать заодно с братовой фотографией – ее собственную. Как удобно: один памятник уже установят, а на нем засечки на будущее…

Мама говорит: «Я стою и думаю…» Я: «Ты еще думала?!»

В общем, не стоит, конечно, так далеко загадывать.

2 апреля 2011

Лето в сливовых тонах

Накануне вылета в Киргизию успела впервые удалить зуб мудрости и провести коучинг с молодым автором в рамках проекта Creative writing school. Автор выбрала формат трех занятий, да с бо´льшим числом мы бы до отъезда и не уложились. Еще свежо воспоминание о моей собственной сессии из десяти занятий с психологом Ульяной Чернышевой, которую нашла однажды по самому толковому и цепкому к моей ситуации ответу на сайте свальных жалоб «Все психологи». Помню странное чувство искаженной, неравновесной, призрачной дружбы, возникающей между нами, соприкоснувшимися через Скайп одним пальцем: ее указательным, уверенным и веселым, будто молодой старший брат, к моему согнутому, жалкому и трогательно ищущему, к кому бы прилепиться, мизинчику. Пальцы, а тем более лица анфас оставались за кадром. Помню противно резанувший диссонанс, когда, за полгода до того, как я решусь наконец на длительную терапию, я выйду на связь с воплем о страшном известии: моя мама больна, – утром, когда психолог вся будет сиять свежестью, теплотой и оптимизмом после сеанса йоги. В середине терапии она мне приснится и во сне выговорит мне с профессиональным чувством своих границ: мол, мы об очной встрече не договаривались. Психолог странно зацепится за этот сон и скажет, что вообще-то условия встречи всегда можно обговорить. Во мне тоже ёкнет, и я предложу ей позвать меня на презентацию ее новой книги, куда она спросила разрешения включить и мой опыт утраты. Все мои презентации, ответит она не то с сожалением, не то с профессиональным чувством границ, – для психологов. На последней встрече она заметит, что я сегодня какая-то другая: «будто прощаетесь». А мне и правда скорее хотелось вступить в жизнь без подпорки, оттолкнуться от ее борта и поплыть. Я с удовольствием воображала нас с ней за утренним кофе в кафе, болтающими о чем угодно, кроме вины и утраты, но не верила, что выдержу полный экран ее чувств после того, как десять недель глядела только в позитивно окрашенные пиксели. Я прощалась с ней, как с поманившей возможностью новой дружбы, но знала, что это было бы как задружиться с доброй феей-крестной, прилетающей помочь тебе с фасолью и розами по оплаченным дням.