Ода радости

Все это вспомнила я теперь, оказавшись на противоположном конце провода в образе пальца уверенного и веселого. В коучинге, терапии и исповеди есть одно общее – тайна, и мне здесь можно сказать только о своих чувствах.

Озарения, когда предлагаешь вариант непрозвучавшей сцены, – и вдруг впервые чувствуешь, как втискиваешься в бытие живого, теплого персонажа и на миг видишь фрагмент неясно прописанного мира его глазами, и тут же, будто дух-неудачник, снова вываливаешься из этой теплой, зрячей, чужой жизни в пустое свое небытие.

Азарта, когда с каждым новым занятием автор предлагает все более старые, случайные и крепко забытые им тексты – и чем случайней и стыдней они кажутся автору, тем увлеченней и доверчивей я их читаю.

Удовлетворения, когда от невообразимо далекого от автора и потому сразу показавшегося мне таким претенциозным, скучным и даже преступным сюжета мы переходим к тому, что автор хорошо знает и представляет, и я вдруг реально замечаю, как в разреженном пространстве накрученной для пафоса фантазии включается четкое, предметное, бытовое зрение, и думаю, что да, все же опыт рулит и жизнь не врет.

Теплоты, когда я начинаю привыкать к альтер эго автора в текстах и мне начинает казаться, что у героини есть шанс заслужить читательское сочувствие, и сама не замечаю, как начинаю попинывать и покусывать всех, кто в текстах не так на нее посмотрел.

Чистого вдохновения, когда чемодан не собран, муж накормлен за десять минут и попрошен увести ребенка в холодеюший вечер, впереди сборы, финал чемпионата мира по футболу и бессонная, думаю, ночь в коротком перелете до Оша, и надо следить за временем, и пора закругляться, а я размахиваю руками над исчерканной рукописью, и мы с автором смеемся над ее самыми прямыми высказываниями, и я даю творческую установку на остатки лета и требую отныне непременно все озаглавливать и подписывать.

Как хорошо разглаживать, подчищать и размечать мир в рамках текста. Наверное, такой же кайф, как разгадать и вытряхнуть чужой психологический кейс.

Напрасно я думала, что терапия – неравноценный контакт, напрасно воображала неравнодлинные пальцы.

Уверенный палец рад указать, потому что в указанной точке и для него на миг вспыхивает ответ на загадку вселенной, гармоническое уравнение, блистающий мир.

В этот миг указательный и мизинец равны, потому что оба видят один и тот же сон: что все будет хорошо.

И будет, правда, если мизинец, разобравшись с фасолью и розами, познает самого себя.

Например, что он тоже палец толстый и большой, просто с противоположной стороны.

«Пальчик толстый и большой в сад за сливами пошел», – выучила я недавно стишок для пальчиковой гимнастики с малышом.

В стишке каждому пальчику нашлось дело в соответствии с именем и ростом: «…Указательный с порога / Указал ему дорогу, / Средний пальчик – самый меткий, / Он сбивает сливы с ветки, / Безымянный собирает…»

Чувствую пелевинский дзен, когда дохожу до меньшого.

«А мизинчик-господинчик в землю косточки бросает».

Получается ведь, что в этом стишке самый большой палец знает и умеет меньше всех и остается в самом начале испытания.

А меньшой пожинает плоды и сеет новые сливовые сказки.

В терапии и коучинге нужно пройти этот путь – от большого, сильного, трудового к меньшому, вольному, праздному. От суровой пахоты к прихотливому севу.

От «как надо?» к «чего я хочу?».

Тот, кто плывет без подпорок, выплывает силой желания.

А в самостоятельном плавании ученик и учитель, психолог и клиент равны.

Написала это – и почувствовала, что готова. Плыть одной на родину наших самых детских, от пуза, радостей и ранних воспоминаний, к бабушке, которая теперь прабабушка, без мамы, которая встретит и сразу поведет в столовую с пловом или пивную с шашлыком, которая подготовит, поможет, укажет.

Легко, зримо, художественно представляю, как она встречает нас с малышом в Ошском аэропорту, смеется его помятым от причмокивающего сна щекам, обзывает мою купленную с рук мандуку – физиологичный рюкзак для младенца – коверканным неприличным словом, суетясь, хватается за сумки и называет меня «друг мой», например: «Друг мой! Не сошла ли ты с ума столько переть на себе?» И тащит, тащит сама и торгуется с водителем за десять сомов, уже согласившись на семьсот.

Представляю – и вся яснею, и улыбаюсь внутренне, и тянусь к завтрашнему утру, когда всему этому назначено было бы быть.

Но напрасно я тычу в указанную точку – мой блистающий мир разлит вокруг и заливает меня, так что пальцами не ухватить, – но окунуться с руками и головой можно. Я так зримо и художественно это вижу, потому что опыт рулит, и жизнь не врет, и все наше прожитое встречает меня в Ошском аэропорту и говорит мне: «Друг мой!»

А значит, и последнее наше с мамой лето в Киргизии не было крайним. А значит, я еду не пахать, а разбрасывать сливовые косточки. А значит, мой сын – господинчик сливового сада, который дождался, дожил, доцвел до него.