Ода радости

«Без не», – строго оборвала она мою нестройную вереницу перечислений, словно я грубо ошиблась в грамматике. И я вспомнила, что в любви, как в аутотренинге, отрицательные конструкции не работают.

Но как иначе скажешь, если к тридцати от любви только и остались – отрицания: галочки напротив того, что пережито, и прошу не повторять. Вот и мама моя, дождавшись наконец того, кому бы, шутила, отдала меня в хорошие руки – не думая, пока шутила, что отдает с концами, – в предпоследний свой вечер дома, то есть через полгода после притирки в однушке, когда она в спрессованном времени и урезанном пространстве жизни прошла будто мои этапы узнавания моего нового мужа, от удивления к негодованию, от негодования к уважительному теплу, короче, за три дня до смерти выдала грамматически неверное благословение: «Повезло тебе. Незлобивый он. Нетрепливый». И лучше о моем теперешнем муже, избегающем любых определений и вообще хоть сколько-нибудь заинтересованного внимания, не скажешь, так что, кажется, выплесни, назвав, все его «не» – и в чаинках умолчания углядишь наконец его скрывающийся силуэт.

От злобивых и трепливых мы с мамой устали, да, и если ждали еще кого-то к моим тридцати, то такого, чтоб не как раньше, не как обычно, не как всегда. Я и первого своего мужа выбрала таким, чтобы не походил на типичную мою влюбленность. Выбирала не болючего – не холодного, не колючего. И только по получении развода, когда у черного хода ЗАГСа этот теплый человек обнял меня на прощание и выразил нежную надежду на то, что еще свидимся, я поняла, что это был выбор против мужского.

Меня тянуло к сложным и творческим – и вот передо мной простой и круглый человек, так отчетливо напоминавший плюшевого медведя, что и я с ним расслабленная и веселая, как плюшевая овца. Но эта круглота и утешительная мягкость – признаки партнера другого рода. Я искала того, кто не укусит, не бросит, – неужели хотела уткнуться в замужество, как в мать?

Тут и выяснилось, что сложность – вовсе не свойство сложно устроенных натур. Я хотела слияния – и получала партнеров на крючках, надежно цеплявшихся ко мне по любому поводу. Именно с плюшевым мужем я открыла, что умею заговаривать гнев. Когда на девятую угрозу разводом я наконец созрела ответить согласием, мне срочно вызвали фургон и долго не выдавали кровать, купленную на мою новогоднюю премию. За окном была зима, и я полюбила шутить, что муж выгнал меня с вещами на мороз. Я не помню, что плела ему, глядя в это окно, однако помню, как от моих слов гнев порился, оседал, таял, так что фургон удалось передвинуть на вечер, и я навсегда запомнила, как плюшевый муж заблудился в ближайших домах со спинкой наконец пожертвованной кровати, ставшей для меня символом любви наоборот.

И да, он провожал до подъезда, пока ухаживал, всегда провожал и дарил цветы, которые я тоже запомнила как символ. Зеленые розы. Есть такая, оказалось, порода. На языке цветов мужчина, дарящий вам зеленые розы, хочет, думаю я теперь, признаться вам в своей неповторимости. Это цветы, которые мужчина дарит в конечном итоге себе.

Можно очень громко настаивать на себе – и не присутствовать. Можно выйти замуж – и остаться одинокой.

Однажды я вспомню, как вызывала мать, чтобы дотащить баулы от станции до тогдашней плюшевой берлоги, стоило теперешнему мужу со своим обычным хладнокровием сказать: «по Гуглу дойдешь», когда я поделилась, что боюсь не добраться в гости с малышом и грузом. От нервно шныряющих в поисках выхода мыслей-мышей затошнило: я едва не придумала позвать хозяйку дома к метро, чтобы помочь мне, но тут же решительно выбрала такси. Пора и мне научиться настаивать на себе. Пора понять, что не парить – признак сломанного утюга, а не идеальной женщины.

Я хотела сбежать от призрака своего детства, которого узнала недавно в детских иллюстрациях к Маршаку, пока набирала сыну дошкольную библиотеку. Вот он, мой идеал мужчины, в бытовом стихотворении «Хороший день», которое звучит для меня, как сказка. Это стихотворение о хорошем дне с папой, который в моем детстве не задержался ни на один полный день, да и здесь, на картинках Ювеналия Коровина, будто бы отсутствует. Ослепительно сияющая белым лицом, недостижимо рослая фигура в крупно бликующих, отражающих мой ищущий взгляд очках – нет, я не верю, что с такими папами, такими мужчинами бывают хорошие дни, что с ними можно вот так запросто в метро, в зоопарк и домой к маме, что они не растворятся в толпе по дороге и что сквозь отсвечивающие заслонки очков они хоть раз посмотрят на меня.