Ода радости

То, чему я не научилась в своей семье с ее типично женской манией близости, с растворением в липком горячем меду нераздельности, утробным теплом любви, которая не дает соскочить с пуповины, теперь я постигаю в семье, созданной нами, как диву давалась психолог, против всех законов родовой сказки. Двум детям из семей без отцов, с волевыми женщинами у кормила вроде бы неоткуда узнать, как сотворяются счастливые семьи.

Наверное, нам помогает полное несовпадение точек уязвимости. Есть разница: до тридцати засыпать с мамой, иногда вызывая ее с подушкой, чтобы понежиться в уюте детства, которого в детстве, может, и не было, а теперь захотелось наверстать – или уходить спать в ящик комода, чтобы побыть наконец одному в доме упертых женщин. Я боюсь, когда отворачиваются, – он напрягается, когда слишком внимательно смотрят. Я терзаюсь, выбирая, куда рвануть, потому что хочется всего не откладывая, – он долго запрягает, потому что по большому счету ни в чем сверх того, что есть, не нуждается. Я придумываю многоступенчатые оправдания – он спокойно прерывает: да скажи просто, что я не захотел.

Я помню, как прилипала к экрану одного колючего человека – открыла какой-то незаконченный вордовский файл и читала не вникая, мне не было интересно, что написано, мне просто хотелось еще побыть с ним, пока он вышел из комнаты. Вернувшись, он резко прикрыл лавочку моего сердечного самоудовлетворения, сказав, что это подсматривание. Тогда я очень обиделась: я не хотела подсматривать, я так понимала влюбленность – как «да» без границ, тотальное соприсутствие.

Сейчас я заглядываю мужу в читалку и ловлю самое для меня любопытное из тысячестраничного «Сегуна»: «– Я тебя люблю, – сказала она. – Я тебя люблю, – сказал он». Допытываюсь: кто же это, кто? Муж, не поднимая глаз: «Не скажу». – «Нет?» – «Нет. Спойлер – самое худшее!»

Я выслушиваю это «нет» и говорю от души то, что ему никогда не понять: «Как же мне с тобой повезло».

Не удача ли, что благодаря мужу я наконец научилась любви к слову «нет»? К такому «нет», какое умеет сказать только он, не дергаясь, не колеблясь, без нажима проводя условную черту. Граница не под током, но мне и в голову не приходит переступить. Наверное, я впервые ясно чувствую, что значит – граница. Это такое «да», которое точно знает, где его ждут. Это «да» отцовское, мужское.

Если подумать, психолог удивлялась напрасно: кому и создавать семью, как не женщине, завороженной слиянием, и мужчине, выставляющем границы. Кто еще выплывет в ее плавком море любви, как не его рефрижератор?

Однажды мне приснился сон про короля айсбергов. У нас на районе, в скромной курточке, пешим ходом, меня от квартиры (точно, что не до) провожал Путин. Провожал ухаживая, помогал искать местный автобус. Сразил меня тем, что, сказал, мой научный руководитель Владимир Иванович Новиков – его отец. Я иду потрясенная невероятной близостью к герою и воображаю, каково же Владимиру Ивановичу быть отцом президента. Потом соображаю: «Ты пошутил?» Герой мило морщится – типа ой, да, только не бейте, шалость удалась. Я раздумываю, что скажет самая шикарная из моих подруг, когда я открою ей тайну своих головокружительных отношений. И трепещу, натурально дурочка с окраины, от догадки, что это он меня заметил в нашу единственную встречу в Ново-Огареве. Проснувшись, я с досадой вспоминаю, что сон про верховного героя мне приснился аккурат после неожиданно долгих, через пушистую голову спящего Самса, и потому особенно для меня дорогих и романтичных рассказов мужа о газовых гигантах Юпитере и Сатурне, о сжатии водорода, о нашем маленьком солнце, которое зато дольше горит, и о городе-телеге на Меркурии, который вечно катится по ускользающей сумеречной зоне, как это остроумно придумано в книге про покорение Марса.

Вспоминаю с досадой на себя, на женскую эту тревогу, которую мой ночной герой персонализировал куда как наглядно, а я – воплотила всей юностью: женщина, боящаяся мужской спины, сам факт, что мужчина еще с ней, воспринимает как повышение своего статуса, а уж если рядом тот, кто вообще редко рядом – всегда на отлете власти, занятости, хандры, – она записывает их считаные мгновения наедине в очки триумфа.

Этот сон о свидании с самым занятым и далеким из российских мужчин стал агонией моего страха льда.

В моем холодном озере с лебедями отразился необыкновенно жаркий и трудный день. Без питья и еды, но с казенной лопатой и банкой серебристой краски мы застряли на кладбище Ракитки, где едва сквозь стыд и высоко проросшую сухую траву я отыскала участок с могилами матери и дяди. Мы красим оградку, и я который раз кляну наше с мамой недоумие, натолкнувшее выбрать модель с бороздками и гранеными витушками. Впрочем, красит скоро уже только он, а потом копает, набрасывает холм, укрепляет крест, пока я стенаю от жары и жажды с земли, где расселась, убаюкав у груди малыша, нахихикавшегося от щекотных травинок между участками.