Ода радости

Беседы вскипали и опадали за завтраком – в комнате с вязовым столом, корзиной с фруктами и портретами юношей в килтах по стенам; какой-то остроумец в книге гостей предложил подобрать среди них бойфренда – и после ужина – в мягкой гостиной с искусственным камином и резвыми летучими мышами за окнами, вызывавшими наш ажиотаж. Первой на зов the bats! вскакивала самая молодая гостья – американка Квин, поэтесса с приглушенным колыбельным голосом, тихими манерами и меланхоличной страстью к улиткам, цветам и птицам. Это она нашла и принесла в фотоотпечатке синего микродинозавра – удивительного птенца, выпавшего из гнезда и замершего навсегда в виде, доказывающем, что чудища древности по-прежнему среди нас, только в птичьем обличье.

Испаноязычная интеллектуалка из Чили с арабским именем Алия – ее предки из Сирии, и бабушка, рассказывает, всегда близко к сердцу воспринимала новости оттуда, хотя с родины в Южную Америку ее вывезли малюткой, – заводила пружину общего разговора, взяв на себя функции интервьюера. Однажды вечером – первая неделя прошла в разговорах исключительно отвлеченных и творческих, и наступил момент перелома темы – именно она спросила решающее: у кого-нибудь тут есть pets? – молчание, kids?? – молчание, husbands??? – молчание и общая удовлетворенность равенством положения. Впрочем, потом выяснилось, что не все так просто, и место рядом с писательницами все же серьезно занято: так, одна со своим partner (деликатное, толерантное к любому статусу звание) живет счастливо уже двадцать лет.

Квин и Алия каждое утро отправлялись на пробежку – Квин за вай-фаем в ближайшее, минутах в сорока пешком, кафе, Алия время от времени в ближайший, в часе пешком, супермаркет за пивом и вином. А вот поэтесса из Дербишира Джуди почти не покидала замок, который, когда все расходились, доставался будто ей одной, и совершала круговые прогулки до библиотеки, стоявшей отдельным зданием внутри нашего сада. Джуди запомнилась двумя прилагательными: clumsy и perfect – первое о себе, второе обо всем вокруг, что бы ни происходило, и долгим одеялом, которое она шила из мелких кусочков в кресле по вечерам.

С новеллисткой Роузи мы ходили в часовню Рослин, ставшую местом массового паломничества после экранизации романа Дэна Брауна, где часовня появляется в финале, чтобы завлечь и тут же обмануть туристов: когда герои фильма спускаются в крипту, рассказывала местный гид, они невидимо для зрителя телепортируются в одну из церквей Лондона, где крипта куда поболе. В Рослин – час пешего хода по заброшенному и заросшему парком железнодорожному пути – мы пошли на англиканскую воскресную службу, где я с первого раза – с низкого голоса Роузи – запомнила одно из впервые исполненных с прихожанами песнопений: «Let all mortal flesh keep silence…». Роузи сказала, что в детстве сама заучила его одним из первых, благодаря, как ни странно, сложности мелодии – она занималась в церковном хоре, но с тех пор в церкви, сказала, не бывала лет тридцать. Я прочитывала Символ веры и удивлялась, что каждое из слов стоит на своем месте, как в русском молитвослове, и в то же время не узнаваемо: слова прямые, расколдованные, современного языка. «…И стал made man» имеет другую глубину звучания, нежели «…и вочеловечшася», хотя смысл передан недвусмысленно и корректно.

Роузи обратила внимание на мою футболку с рок-фестиваля под Гамбургом: она сама поет в группе March Violets, которая, сказала, стояла у истоков dark рок-движения, но они играют не метал, а ближе к фолку, так что она посещала многожанровый музыкальный рок-фестиваль в Лейпциге.

Именно Роузи вдохновила меня посетить так называемую treacherous path – через таинственную magic door, по кромке заросшего лесом холма над обрывом, к пещере национального героя Шотландии Уоллеса – и открыла дорогу к овечьим фермам Рослин – здесь, в исследовательском центре, вывели клонированную овцу Долли, в честь которой названо и местное кафе. Дорога к овцам стала моей любимой – чилийка Алия меня поняла: у нас в Чили, сказала, тоже такие вот proper, cloudy sheep. В Средней Азии я видела овец совсем другой, каракулевой и бурдючной, породы.

Впоследствии меня снабдили указаниями на стихотворения и графические романы об овцах, а в итоге домой мы разъезжались с копиями рукописных wish list для чтения, насоветовав друг другу много ценного. Я заметила в листе Джуди книгу Надежды Мандельштам и сама оставила ряд действующих имен в российской поэзии и прозе, сверившись по нестабильно обновлявшемуся «Яндексу», кто из них уже переведен на английский.

Алия дописывала второй роман, Роузи очередной из уже многих, Джуди выпустила две книги стихотворений, Квин пока ни одной. Я была единственным критиком и в устроенный в последний вечер сеанс чтений продекламировала отрывки из статьи десятилетней давности – про военную прозу, – переведенной в американском издании Russian Studies in literature.