В давнем, студенческом еще, тексте Юлии Качалкиной, у которой недавно, на подступах к июлю, родилась дочка, была такая фраза, запомнившаяся и крутившаяся в голове все последующие годы: «…и завести от него рыбку в животе». Самая естественная ассоциация, а все же первое имя новый человек получил из другого источника. Моя маленькая племяшка из Хабаровска, которой сейчас шестнадцать и скоро поступать в московский вуз, а тогда черноволосая кукла в розовом боди, свирепо атаковала воображаемую добычу с воплем: «Ну-ка, рыбока, стоят-т-ть!» То ли сама придумала, то ли усвоила дальневосточный акцент – так говорит иногда и ее мать, моя кузина, например: «киосок», но неологизм прижился и оброс эпическими эпитетами. Рыбок Героический – в затянувшихся родах. Рыбок Горький – в долгую голодную ночь, когда отменили докорм, а молоко еще не пришло и мы оба промаялись: он в крике, я в отчаянном угрюмом молчании, а соседки по палате в едва уже сдерживаемом раздражении, и я впервые испытала это горчайшее чувство беспомощности перед бедой так близко и полно доверенного мне существа. Рыбок Бравый – когда наступило утро и педиатр, вошедшая с новой сменой медсестер, сказала одной из соседок: «Что-то мне девочка ваша не очень нравится. Чего она кряхтит? Ребенок должен кричать! Вот как он», – и показала, смеясь, на безутешного и спавшего с лица моего сына. Поддержка внезапно пришла и от строгой медсестры, ругающейся на беспорядок, устроенный мной в тщетной погоне за правильным прикладыванием: «Грустно когда? Иди вон напротив, в отделение травматологии, на экскурсию всей семьей, и выйдете все абсолютно счастливыми людьми!» Ангелы Провидения продолжали вмешиваться и после выписки, так что, когда я, отчаявшись дать своему ребенку единственно утешительное ему – пропитание, занесла руку с порцией докорма, вдруг позвонила коллега из журнала и нечаянно отговорила. Я включила ролик с нарезкой битв на мечах из мирового кинематографа и воодушевленно продолжила, как пишут на форумах, «биться за ГВ», потому что кормлением эту ратную страду и правда пока было не назвать.
Как быстро приучилась я видеть мир в масштабе травинок и лепестков: каким огромным и крутошеим кажется мне теперь мой легкий и стройный муж, как страшно мне перекрыть дыхание маленькой ноздре у груди, как гордилась я, будто Наташа Ростова с пеленкой, первым срыгнутым молоком, как вдохновенно говорю я о предпочтении белого боди перед разноцветными.
И вот еще – как радостно мне наконец попробовать себя в роли, которой так и не смогли научить меня многие годы тренингов, консультаций и самоанализа. В прослушанных незадолго до родов лекциях психолога Людмилы Петрановской о материнстве высказана такая формула родительской привязанности – «доминантная забота». Мать – та, что желает (забота) и может (доминантная) решить проблемы ребенка. И если с желанием у меня никогда не было проблем, то дефицит доминации подметила даже моя соседка в послеродовой палате. Ты, сказала, как-то теряешься, так нельзя: ты должна лучше него знать, чего он хочет.
Знать, чего хочу я сама, – вот такой секрет женского счастья я открыла однажды в Кронштадте. Тогда мы тщетно искали причал с морскими экскурсиями, и я предлагала попробовать еще один маршрут, а он сказал, подчеркнув: «Только если ТЫ хочешь». И я поняла, что все у нас с ним случится, только если я действительно этого захочу. И что напрасно все годы до того искала мужчину, который бы лучше меня знал, что мне от него нужно.
Знать, чего хочет мой ребенок, пока он путает ночь со днем и плачет равно, мокрый ли, или ногами запутался в комбинезоне, или испугался упавшего уголка одеяла, или голоден, или хочет погреться рядом, – такая заповедь материнства открывается теперь. Знать и впервые быть уверенной, большой и сильной, потому что иначе некому.
Большим деревом, большой медведицей, которая себя пожалеет потом.
Ведь сейчас есть у нее дела поинтереснее и поважнее.
А у человека в белом теперь есть и официально зарегистрированное имя – Самсон, что значит «солнечный».
Медляк со львом