Ода радости

Тот, кто будучи представлен новой – или заново вынутой из мешка – игрушке, сначала всматривается, как медитирующий в пустоту, а потом с колдовской замедленностью поднимает цепкие свои ковши и делает гребок. А если промахивается, матерится руками, как экскаваторщик: плещет в досаде прежде, чем сделать еще попытку.

Кого, бывало, подпирали одним пакетом молока из молочной кухни, и все равно один раз нырнул с дивана головой, хорошо хоть ножкой одной зацепился за пирс, и вытянули, – теперь нацеленно валится с игрового ковра на старый кухонный; в моем детстве ковер висел на стене и казался парадом треугольных солдатиков.

Кто делает ласточку на моем животе и одолел меня в три ползка, уткнувшись в ухо.

Кто ищет носом, куда бы ткнуться, и говорит «ойе-ойе-ойе», когда хочет спать.

Кто побывал в трех кафе: бургерной на мой день рождения, подъехав к столу прямо в коляске и едва не добравшись до архитектурного стержня в бутерброде; специальном мамском в Сокольниках, где нам едва нашелся стул покормиться, а очередь в пеленальную мы даже не стали занимать, и единственном приличном в нашем районе, где отмечали его крещение.

Кому подарили три воздушных шарика. Один я поймала в роддоме, потому что муж сказал: «Лови», с консультации мы поехали нарекать сына в МФЦ, куда ввалились с автокреслом, шариком и булочками из кафе перинатального центра, вызвав ажиотаж среди молодых сотрудниц, как оказалось, массово готовившихся в декрет. Другой нам вручили в бургерной, очень выручив – пока шарик изучал и подергивал тот, кто в коляске, я успела запихать в себя чудо кулинарной эквилибристики. Третий купила сама, и он до сих пор хит, болтающийся под потолком кухни и притянутый вниз, когда я пас скакать и присяду на миг, и хватаемый за хвостик, и полизываемый за зеленые бока.

Кто спал в углу шоу-рума слингов на Арбате и кого бабушка наотрез запретила «совать в эту занавеску», а отец, наоборот, в любой непонятной ситуации предлагает вязать.

С кем смогу пойти куда угодно – поверила я, отстояв службу в храме с ним на руках и с ним в углу, где кормила, прячась от строителей, закрывавших пол целлофаном, и собою – очередь на исповедь.

Кому я пела однажды: «Лодочка качается, время не кончается», сама недоумевая, о чем это я, и чувствуя, как что-то лопается и завязывается каждый миг, и вот почему я не узнаю его, того, кто мой сын: слишком быстро текут приметы, слишком скоро сгорает день.

Когда-то Лена Лапшина мне сказала что-то вроде «ничто не навсегда», и в минувшем году я особенно часто укрепляла себя этим соображением.

Месяц назад он научился смеяться, если подуть в живот или поиграть с пятками. А иногда и в живот пыжишься, и за пятки дерг – и не смеется, и смотрит удивленно, выжидая, когда же я наконец пойму, что усвоенным вчера неинтересно жить сегодня.

И что ребенок – не тот, за кем я знаю десятки исчезающих свойств, а тот, о ком предсказать ничего не берусь.

5 января 2018

Сияющий поток

После полугода необратимо меняется главный ритуал жизни человека, о чем публично не поговоришь, ну так и я о другом. Врач заклинала продержаться хотя бы до года, одаренные мамы могут и до трех, а я чувствую, сколько бы ни протянулось, уже не совсем то. И потому, что бросит и оглянется, едва папа подкрадется со спины и позовет, а мне лежи в скрученном топе и жди, пока они наулыбаются. И потому, что вскидывается к проносящейся над ним тарелке с неопознанным, а когда-то мы ели вместе, и он ухом не вел со своей подушки для кормления, хоть батон на него кроши. И потому, что утешается теперь не на мне, свернувшись, а на плече отца, катаясь по комнате и крутя головой, как дозорный с каланчи.

Потому, наконец, что теперь и прикусить может, так что иногда немного как в пасть ко льву.

В ожидании человека я охотней читала о методах высаживания, чем прикладывания, и вот вскоре после родов в нашей семье завелась злая шутка, что бедного ребенка лучше моют, чем кормят. Сдалось бы оно мне – рассуждения про незаменимость молока для ребенка меня не так завели, как медсестры, одна за другой подходившие к прозрачному боксу, а проще говоря, ни дать ни взять магазинной каталке с новорожденным (пишут же в отзывах о роддоме, как о супермаркете: придем сюда за вторым), подходившие, говорю я, и наполнявшие шприц волшебной жидкостью из бутылочки с темным стеклом, которая наконец заставит моего голодного ребенка замолчать, подходившие и склонявшиеся над ним с таким самоуверенным видом, будто спасали жизнь.

А поскольку входили и склонялись каждый раз новые люди (палата – маленький астероид, и светила вращаются вокруг него по клубку спутанных орбит), вскоре я прослушала лайв-версию холивара за ГВ.