— На них сразу обратили внимание мои лучшие шпики, грандиссимохалле, — полковник Сезар вытянулся в струнку. — По ночам шлялись, выследили их, когда они тащили ящики с пулями к каатинге, — там они в момент перебросили тяжеленные ящики через заросли и вернулись в город, зашли в ночную харчевню, а там мой человек дал знак старшему повару — подсыпали им в похлебку лошадиную дозу снотворного.
— Сколько денег изъяли?
— Десять драхм, гранд…
— А у торговца?
— Девятьсот девяносто восемь, грандиссимохалле, из них восемь — его, говорит…
— Болван! Дал им возможность на все деньги скупить оружие! Не сообразили, что тратят деньги того малого, которого мы дурачком считали, того, что отделал нашего человека… как его там…
— Чичио, гранд…
— Который вздул этого осла, Чичио?! Ты послал его с ним?
— Нет, грандиссимохалле, подобной глупости я не сделал бы, на месте Мичинио я б отправил с ним не менее трех матерых типов.
— Мичинио дал маху? С одним человеком послал?!
— Так точно, грандиссимохале… Локти кусает теперь…
— Он — твоя шуйца, твоя левая рука, не так ли?..
Полковник потупился.
— А кто в ответе за неверное действие руки, тебе хорошо известно.
Еще ниже уронил полковник обреченную голову.
— Остолоп, болван! — взорвался маршал Бетанкур. — Почему не дали истратить все до последней драхмы — тогда и проследили бы, куда уйдут, узнали бы, где у поганцев тайный ход, на кой они нам теперь, спящие…Черта с два добьешься от них чего-нибудь! Знают, отлично знают, что прикончим их, даже если все выложат, а если погоним их перед собой туда, в момент сгинут под землей, а на другом конце хода и один вонючий пастух с ружьем задержит целый корпус, и раненые завалят выход… Сучьи дети, так перетак их… Впрочем… ход, кажется, широкий, конь проскочит… — Маршал призадумался. — Возможно, и три лошади проскочат рядком, — предположил он не очень осмысленно и вспомнил о недомыслии полковника, сурово сдвинул брови. — Пока эти канальи дрыхнут тут, у них там смекнут, что они попались, и усилят внимание, а внимание — предпосылка бдительности, а бдительность их мне совершенно ни к чему, слышишь, болван?!
— Я не знал, великий маршал, что у них всего десять драхм осталось, думал, еще не истратили деньги, и нельзя допускать, чтоб они купили столько оружия, куда б это годилось…
— И я о том толкую, недоумок, как вы дали им купить столько оружия, как проглядели? Накрыли бы сначала торговца и вытряхнули из него душу…
— Если истратили б все деньги, не дались бы нам в руки, чем рисковали б, грандис…
— Сцапали б торговца, когда они отправились к каатинге, кретин.
— А мы еще не знали тогда, грандиссимохалле, у кого они скупали оружие, понятия не имели…
— Узнали же потом.
— Когда узнали — уже поздно было, грандиссимохалле, им уже подсыпали снотворного, когда подсел торговец.
— Обождали б, пока подойдет к ним торговец! И вообще обязаны сразу брать под наблюдение, брать на учет всех неизвестных, шныряющих по городу, весь чуждый, пришлый элемент! Сколько раз таскались они из города к каатинге, пока не перетаскали все оружие — на такую огромную сумму!.. Отвечай!
— Может, их много было сперва… и враз перетащили оружие до каатинги.
— О-о… тупица! Чем больше их было б, тем легче было б обнаружить.
Полковник упрятал голову в плечи, прилип глазами к полу. Маршал передернулся, сунул руку за пазуху и гневно прошелся по комнате.
— Не нравишься ты мне что-то в последнее время, мой Федерико, — маршал чуть-чуть смягчил тон, и мишурно блестящий полковник по-собачьи уставился на него в ожидании словесной кости-подачки. — Совсем из ума выжил, возясь со всеми своими женщинами, до того отупел, что оправдаться не способен, хотя это проще простого. Мог бы, скажем, возразить мне, что посылать с этим дурачком трех людей было куда рискованнее, если б один из трех осволочился и позарился на деньги, потеряв голову, пристукнул бы двух других вместе с дурачком, трахнул бы камнем во сне. Сохранись в твоей башке хоть крупица ума, убедил бы меня, что послать дурачка с одним человеком было трижды безопасней, надежней, чем с группой в три человека, согласен, мой полковник?
— Да, грандиссимохалле! — обрадованно воскликнул полковник, позволяя себе чуть выпрямиться.
— Туп ты все-таки, туп! Признаёшь, что среди стольких людей у тебя не нашлось и трех надежных, верных?!
В луже сидел полковник, сник.
А великий маршал снова зашагал по комнате, прищурив глаза, прикидывая что-то в уме.
— Хорошо, успокойся, Федерико, — смилостивился он наконец. — Как великодушно говаривали древние, что было — то было, пора заняться твоей добычей — предадим голодранцев лютой пытке, заставим развязать языки, но сначала применим угрозы, обещания, попробуем добром добиться своего, сладкое слово — великая сила. Пытки озлобляют иных так, что звука из них не выбьешь. А пастухи эти — дурачье, по-моему, обведем их вокруг пальца. И перекупщик оружия тут?
— Разумеется, да, конечно, он уже выложил мне все: встречались они в разных местах, по ночам, и что очень важно и приятно, оказывается, сбагрил им списанные, негодные ружья…