Одарю тебя трижды

— Ныне, когда уже повеяло-подступило дыханье летних игр и сегодня, именно в этот самый день, начинаются летние игры, считаю необходимым напомнить об огромной заслуге, которая по стопам сопутствует им, летним играм, — вещал с пригорка Дуилио, такой, каким был. — Что другое, если не игры, доставляет мозгу все новые и новые жизненные силы?! Победит тот, кто целенаправленной тренировкой вдохнет жизнь в мышцы своих рук-ног… Сначала посостязайтесь в беге, мои разумные, пробегите отсюда вон до того дерева, коснитесь рукой и, обежав, вернитесь назад, понятно? Вопросы есть?..

— Сеньор Дуилио, дерево справа обежать или слева?

— Все равно. Впрочем, нет, слева. Есть еще вопросы?

— Какой рукой коснуться дерева?

— Какой? Правой. Есть еще вопросы?

— Есть. Почему твой сын без конца в Камору таскается, если ты честный человек? — спросил Александро.

— При чем тут мой сын?! — завопил Дуилио. — Во-первых, у него друзья детства в Каморе, а это исключительно благородное, святое чувство, чрезвычайно способствующее облагораживанию отношений между людьми, что… Это первое. А во-вторых… это раз…

— Хватит, хватит, — оборвал его Александро. — Цыц!

Как любил ее Доменико… Уже издали готов был приласкать, погладить по волосам и дорогу перед ней очистить ладонями — у любви были длинные мягкие руки.

— Нет ли у тебя… сестры, Анна-Мария?

— Нет.

— И не было?

— Нет. Одна я.

— Да, верно, ты одна, — улыбнулся он — Странно… Где-то… Когда-то…

— Что?

— Встречалась мне будто…

Она улыбалась, призадумавшись. Воплощением прекрасного была возвышенная простота.

— В детстве не возили тебя куда-нибудь?

— Куда?

— В деревню…

— В ваши края нет, никогда… А может, тебя привозили в город?

— Нет, очень далеко от нас сюда, — и повторял удивленный: — Тааак люблю тебя…

Улыбалась ему Анна-Мария, радовалась, а Доменико присаживался к ней и скованными неведомой любовью пальцами приглаживал ей волосы, поправлял на виске волной наползавшую прядь, обнимал за плечи и целовал ее в щеку. Замирала, терялась Анна-Мария.

— Победил Джузеппе, — отметил Дуилио, подмигнув Винсентэ. — Первый приз заслужил наш Джузеппино. Брависсимо, браво!.. И в прыжках в длину, как и в беге, он показал завидные результаты — ровно сорок девять вершков.

Но когда играла… Рано утром сквозь сон доносились до него звуки — речь властителя, и в полусне душа его полнилась счастьем, но потом пробуждался внезапно, охваченный ревностью, гневом, — кто же был, кто, наконец, этот настырный повелитель Анны-Марии, этот третий, незримый, более мужа любимый, более жизни желанный? Но когда он входил в ее заветную комнату, Анна-Мария, будто застигли врасплох, уличили, обрывала игру, опускала глаза виновато. И Доменико, огорченный, смущенный, откинув ей голову, пытался в глаза заглянуть, но Анна-Мария отводила взгляд, и тогда Доменико обнимал ее крепко-крепко, прижимал к себе, целовал в глаза, к горлу подкатывал ком, сердце больно сжималось, он целовал ее в шею и чувствовал — отогревалась она душой, благодарная, ждущая; и, гордый, довольный собой, он жаждал увидеть на глазах ее слезы, заглядывал в них и… — нет, все такой же чужою была, отдавшись другому… совсем другому!

Но печальны были звуки, настигавшие его на улице, звуки властителя, одержавшего верх.

— Ив этом виде игр победил всеми признанный Джузеппе, слава ему! А ты почему не метал, Дино, что с тобой случилось?

— Желудок болит очень… сеньор Дуилио.

— Что болит? — навострил уши Джузеппе.

— Желудок.

— Давно?

— Так, месяца два.

— И не тренируешься?

— Какая тренировка, еле на ногах стою.

И тут Джузеппе, вспомнив, что Дино четырежды проучил его, уточнил:

— Не врешь?

— Страшно болит, воду и то не могу пить. — Дино согнулся в три погибели, схватился руками за живот.

— Как ты посмел в тот день у Артуро, а!

— Ладно, Джузеппе, — жалобно сказал Дино — Расквитались бы со мной, когда здоров был. Какая честь избить больного, это недостойно мужчины.

— Я превзошел всех в беге, прыжках, в поднятии тяжестей, э-э… в метании. Превзошел?!

— Да, но…

— Кому нокаешь, сопляк!

И Джузеппе развернулся, размахнулся своей могучей десницей, но грохота не последовало. Он раздался тогда, когда Дино, изящно увернувшись, коротко двинул рукой…

— Провел его! Поверил! Я, как бык, здоров! — воскликнул Дино над распластанным Джузеппе.

Но его не слышали, не до него было — суматошно кричали:

— Скорее воды!.. Помогите ему, воды!..

Сначала побрызгали на него обычной водой, потом побежали в лавку за розовой водой, потом принесли красную, наконец — зеленую, в конце концов послали Кумео за желтой, но он выпил ее по дороге; пытались даже шипучим привести в чувство — все было тщетным, и Артуро убежденно сказал свое: «Я знаю, что ему поможет, пропустите» — и потрепал Джузеппе по щеке; тот не мешкая влепил ему затрещину, и пока приводили в чувство Артуро и успокаивали юного Джанджакомо, прибежавшего с криком: «Папуля, кормилец!», Дино стал над голиафом, нелепо присевшим на земле, и спросил:

— Кто победил в беге?

— Я, сеньор, — пристыженно ответил Джузеппе.

— В поднятии тяжести?

— Я, сеньор Дино.

— А в прыжках и метании?

— Я.