Одень свою семью в вельвет и коттон

Обычно, будучи дома в рабочий день, Лиза любит читать романы девятнадцатого века, прерываясь в час дня, чтобы пообедать и посмотреть телепрограмму под названием Путаница. К тому времени, как мы покончили с моими покупками, дневной показ уже закончился, и поэтому мы решили пойти в кино – какой бы фильм она ни выбрала. Лиза выбрала историю молодой англичанки, которая борется за свое счастье, пытаясь сбросить пару лишних кило, но в итоге перепутала плазы, и мы попали в другой кинотеатр как раз вовремя, чтобы посмотреть «Можешь на меня рассчитывать», фильм Кеннета Лонергана, в котором блудный брат навещает свою старшую сестру. Обычно Лиза болтает от начала фильма до его конца. Персонаж намазывает майонез на сандвич с курицей, а она нагибается и шепотом говорит: «Как-то раз, когда я делала это, нож упал в унитаз». Потом она садится обратно на место и я провожу следующие десять минут в недоумении, на кой черт кому-то делать куриный сандвич в туалете. Этот фильм так мрачно показывал нашу жизнь, что впервые за последнее время она молчала. Не было никакого физического сходства между нами и главными героями – брат с сестрой были молодыми и осиротевшими, – но, как и мы, они вваливались во взрослую жизнь, играя изношенные, ограничивающие роли, которые им были навязаны в детстве. Кто-то из них постоянно вырывался на свободу, но в большинстве случаев они вели себя не так, как хотели, а так, как от них ожидали. Сюжет такой: парень появляется в доме своей сестры и остается там на пару недель, пока она его не выгоняет. Она делает это не со зла, но его присутствие заставляет ее думать о том, о чем думать не следует, что естественно для родственников, по крайней мере, для тех родственников, которых знаем мы с сестрой.

Выйдя из кино, мы долго и вынужденно молчали. Между тем фильмом, который мы только что посмотрели, и тем, который должен был сниматься, мы оба чувствовали себя неловко и стесненно, будто на кастинге для подбора актеров на роль самих себя. Я начал было рассказывать какую-то добродушную сплетню об актере, который сыграл роль брата, но перестал говорить, заявив, что, с другой стороны, это не так уж интересно. Она тоже не могла ничего придумать, поэтому мы молчали, представляя себе заскучавших зрителей, ерзающих на своих сидениях.

Мы остановились заправиться по дороге домой и уже парковались возле ее дома, как вдруг она повернулась и начала рассказывать историю, которую я посчитал наиболее характерной для Лизы. «Однажды, – сказала она, – однажды я вела машину…». Рассказ начинался с быстрой поездки за продуктами и неожиданно заканчивался описанием раненого животного, завернутого в наволочку и привязанного к выхлопной трубе ее автомобиля. Как и большинство рассказов моей сестры, этот вызывал потрясающие воображение картины и улавливал мгновение, когда чьи-то действия кажутся одновременно и невообразимо жестокими, и абсолютно естественными. Подробности были тщательно подобраны, а повествование умело развивалось и разбивалось на части вовремя поставленными паузами. «А потом… а затем…». Она добралась до неизбежной развязки, и, как только я начал смеяться, она положила голову на руль и разрыдалась. Это не был тихий поток слез, который вы проливаете, вспоминая какое-то отдельно взятое действие или событие, а бурный взрыв рыданий, который происходит, когда вы осознаете, что все эти события связаны и образуют бесконечную цепь вины и страданий.

Я инстинктивно потянулся за блокнотом, который держу в кармане, а она схватила меня за руку, чтобы остановить.

– Если ты когда-нибудь, – сказала она, – когда-нибудь перескажешь эту историю, я больше никогда с тобой не заговорю.

В киноверсии наших жизней я бы повернулся и утешил ее, напоминая ей, убеждая ее в том, что действия, которые она описала, были хорошими и справедливыми. Потому что так оно и было. Она не способна вести себя иначе.

В настоящей же версии наших жизней моей первоочередной целью стало заставить ее передумать. «Короче, – сказал я, – рассказик действительно смешной, и я хочу тебя заверить в том, что лично тебе необязательно в нем фигурировать».

Твоя жизнь, твоя личность, твоя случайная печаль – лично тебе необязательно в этом фигурировать. Таким братом я был всегда или таким братом я стал?

Я забеспокоился, что, работая над фильмом, режиссер может понять меня и моих близких неправильно, но вдруг худшая мысль посетила меня: а что, если он поймет все верно?

Закат. Камера панорамирует ничем не примечательную пригородную улицу, наезжая на припаркованный четырехдверный автомобиль, в котором маленький злой человечек обращается к своей плачущей сестре со словами: «А что, если я использую историю, но скажу, что она приключилась с другом?»