Одержимость: закономерный приговор человеческой цивилизации

Будучи схваченным, Помазун повел себя как и большинство массовых убийц, отказавшись давать пояснения своих действий журналистам и представителям правоохранительных органов[45]. Это уже потом, пытаясь выкарабкаться из своего безвыходного положения, он начал разглагольствовать перед журналистами, скармливая им банальную урковскую байку о «настоящем виновнике»[46]. С этой позиции все, что Помазун насочинял (незадолго до вынесения приговора он попросту отрекся от этих своих слов[47]) и еще понасочиняет про свой ненароком выболтанный «ад», не стоит принимать за чистую монету.

До тех же пор, пока не начинает действовать животный инстинкт самосохранения, побуждающий человека делать все ради своего спасения, одержимый раздавлен и опустошен, и объяснять посторонним происходящее в его голове - бесполезное и, к тому же, крайне болезненное для него занятие. В любом случае, настоящий ад невозможно описать словами (тем более, подходящими для занесения в протокол).

Хотя, конечно, по тем или иным причинам попытки описать ад проделываются. Или, по крайней мере, прилагаются, скажем так, некоторые творческие усилия, конечный итог которых может быть истолкован именно в таком смысле.

В наших архивах хранятся рукописи заключенного, отбывающего пожизненное лишение свободы в «Черном дельфине». Записи этого человека, сокамерника известного серийного убийцы Владимира Муханкина, дают наглядное представление об аде одержимого: пытаясь вырваться из социального и физического вакуума камеры приговоренного к пожизненному заключению, он решился попробовать себя на ниве писательства и излил, выражаясь изношенным клише, свою душу на бумагу. Признаться, мы, хотя и причисляем себя к людям, которых трудно шокировать, не смогли до конца прочитать его «роман» - продираться через нагромождение смакований кроваво-фекальных сцен этого вроде бы морализаторского произведения (автор позиционировал себя аскетом-христианином!) оказалось нам не под силу.

Одержимому избавиться от своего ада практически невозможно. Демоны, где только ни окажутся, везде будут организовывать ад.

Памятуя об этом, Парацельс в своих наставлениях по изгнанию «злых духов» категорически указывал, что «если Сатана спросит, куда и в какое место ему отправиться, ничего не надо ему обещать, кроме ада, предуготованного ему Господом. Откуда он вошел в человека, туда пусть и возвращается»[48]. Знаменитый алхимик подразумевал классическую ситуацию: когда в процессе обряда экзорцизма демон рано или поздно поймет, что «не может более пребывать в бесноватом, а вынужден его покинуть, тогда он испрашивает власть и позволение войти в какого-нибудь другого человека, или животное, или же иное какое место. И если то будет ему дозволено, - причинит им огромный вред»[49].

Затрагивает, между прочим, в этой связи Парацельс и самоубийство: «А потому не дозволено и не отведено ему [демону] никакого иного места, кроме ада, откуда он вышел, который Господь уготовил для него и куда изгнал его, дабы не случилось так, как в одном примере (мы тому преданно верим), когда Христос позволил бесам, изгнанным им из человека, войти в стадо свиней, которые, как только те в них вошли, тотчас же устремились в море и утонули. А потому ни в коем случае нельзя дозволять им входить в людей, дабы не лишили они их жизни, как тех свиней»[50].

В мерках тонкого - никак не телесного - мира человек выше демона, именно поэтому для последнего доведение человека до самоубийства является своего рода триумфальной победой над более сильным противником. Принуждение же человека к убийству себе подобных с последующим наложением на себя рук является для демонов своеобразным «высшим пилотажем»[51]. Христианская логика в чем-то права, утверждая, что если убийство, каким бы жестоким они ни было, все же оставляет шанс на раскаяние, то самоубийство перекрывает все возможные пути для спасения души, - именно поэтому наложение на себя рук считается более греховным, нежели даже убийство.

И хотя подразумеваемое этой логикой «преображение», скажем, массовых и серийных убийц - в реальности явление крайне редкое, которое, даже если и происходит, мало кому внушает доверие[52], однако самоубийство - здесь уж никуда не деться - это, действительно, перечеркивание будущего, настоящего и прошлого. Особенно, когда суицид совершают незнакомые с жизнью подростки, да и еще в масштабах эпидемии.