Одержимость Желтого Тигра

– «Amor vincit omnia», – произнес я. – А на втором витке «In aeternum».

Николетта подняла на меня взгляд.

– И что это значит?

– «Любовь все побеждает» и «Навсегда».

Ники нахмурилась и, вновь опустив взгляд к кулону, еще раз задумчиво провела по витиеватым надписям.

– А что значит «RIW»?

Я пожал плечами. Ники снова отстранилась и оперлась на локоть, чтобы посмотреть на меня.

– Не знаешь, что выгравировал на своем же кулоне?

Перехватив у нее серебряный круг с бесконечностями, сжал его в ладони. Металл, как всегда, дарил частичку спокойствия.

– Этот кулон принадлежал моей матери, – мой голос звучал ровно, хотя в душе готов был извергнуться вулкан, ведь я почти никому об этом не рассказывал.

Казалось, залегшая меж бровей Николетты морщинка стала глубже.

– Постой. – Она выпрямила локоть и села. Я тоже принял вертикальное положение рядом с ней. – Тогда в кафе ты отзывался о своей матери так, будто тебе на нее плевать, но тем не менее почти не снимаешь ее кулон?

Теперь настала моя очередь хмуриться. Однако я почти тотчас осознал, что Николетта ведь ничего не знала. Я редко делился этим. И еще реже старался сам вспоминать. О том, что все едкие слова Герарда про ублюдка и жалкого щенка правдивы. Потому что во мне не течет его кровь.

– Я никогда не говорил. – Искреннее любопытство во взгляде Ники подстегнуло к откровению, и я разом выпалил правду: – Семья Шварц усыновила меня еще в младенчестве. Кулон принадлежал моей настоящей матери. Она умерла при родах. По крайней мере, так мне сказали.

Взглянув в широко распахнутые глаза Ники, я пытался найти ненавистные признаки жалости, но встретил лишь толику сочувствия и неподдельную грусть.

– А отец?.. – медленно произнесла она.

– Понятия не имею, кто он. Когда подрос, пытался выяснить, но каждый раз заходил в тупик. Да я даже имени матери не знаю. В больнице документов не осталось. Иногда думал, что RIW – это ее инициалы. Может, ее звали Рози или Раймона. Или еще как-нибудь столь же нелепо.

Я горько усмехнулся, неосознанно поглаживая кулон. В сердце кольнуло. Тема семьи неустанно вызывала либо боль, когда задумывался о биологических родителях, либо же ненависть, если мысли возвращались к Герарду. Он точно знал секрет моего рождения. Но отказывался говорить. Даже Антонио, его любимчик, не сумел вытянуть информацию из поганого рта бывшего лидера Тигров. Из-за своего же упрямства тот и пострадал…

Однажды я в очередной раз потребовал у своего так называемого отца ответы, но он только отмахнулся от меня. Завязался спор. Мы стояли возле лестницы, я выплюнул оскорбление ему в лицо, и когда Герард, придерживаясь привычного паттерна воспитания, замахнулся на меня, у меня сработал инстинкт. К тому времени я уже давно знал, как защищаться. И не собирался терпеть его побои. Увернувшись, выставил руку вперед, чтобы оттолкнуть Герарда, но не учел, что тот стоял на самом краю. Каждый раз, мысленно возвращаясь в тот день, я убеждал себя, что не имел злобных мотивов. Не собирался толкать его с лестницы намеренно. Простая случайность, однако… Буду честен, я бы не стал ничего менять. Герарда настигла расплата. Несмотря на множественные операции, лучшие клиники и самое инновационное лечение, он остался прикован к инвалидному креслу. С тех пор он окончательно выгнал меня из дома и семьи. Не то чтобы я собирался когда-то возвращаться в их змеиное логово.

– Ты бы хотел узнать, кем она была? Может, у нее остались родные? – Тихий голос Николетты, словно приятный шелест листвы, вывел меня из коридоров прошлого.

Я открыл рот, чтобы ответить, но слова отказывались выходить. Я смирился с тем, что мне никогда не узнать правды. Смирился, что я одиночка. Что единственной семьей для меня стали The Crime. Не знаю, чем я заслужил Альберта и Эмили. Понятия не имею, отчего они не бросили меня загнивать в четырех стенах лечебницы. Но я точно знал, что никогда не сумею выразить им всю глубину своей благодарности. А мать… Да какая разница, кем она была, если все равно уже давно покоится в земле. Мне не вернуть ее. Как и утраченное детство.

– Нет, – наконец сказал я, не сводя взгляда с зеленых глаз наследницы Драконов, где сейчас зарождался тайфун непонимания и грусти. – Плевать мне на ее родню, даже если она есть. Какой толк от чужих людей, даже если вас связывают кровные узы, когда они не ведают о твоем существовании? Я не хочу играть в семью. Давно привык быть один.

– Моя мама тоже умерла, подарив мне жизнь, – произнесла Ники. – Знаю, у нас разные ситуации. Тебе даже имя неизвестно, а я, напротив, запомнила и впитала каждую крупицу воспоминаний папы и Марии. Казалось, я знала о жизни мамы все, кроме самого важного. Я не знала тепла ее объятий. – Она шмыгнула носом, в уголках ее глаз скопилась влага. – Не знала, как бы звучал ее голос, если бы она пела мне в детстве колыбельную.

Когда по щеке Ники скользнула единственная слезинка, я поймал ее большим пальцем и стер. А затем притянул девчонку в объятия. Уткнувшись мне в плечо и обнимая в ответ, она продолжила: