Одержизнь

Через поле к ним движется небольшая группа людей в форме, похожей на ту, что в Азиле носит полиция. Только у этих форма тёмно-синяя. И в руках автоматы.

– Так, оружие убираем, – командует Ксавье. – Все помнят, что мы пришли с миром? Не убегаем, не прячемся. Месье Жак, я вас умоляю: говорите же!

– Hello! – срывающимся голосом кричит Фортен, вставая в полный рост. – We need help! We are from France, Azil! Please, help! We are not English! You have a doctor?[30]

К всеобщему облегчению, люди в форме останавливаются, возбуждённо переговариваются между собой. В их голосах звучат нотки удивления. Идущий впереди мужчина лет сорока убирает автомат за спину и показывает пустые руки:

– Don’t be afraid! Can you walk? Are you really French? How did you get here?[31] – поражённо спрашивает он.

– Please, we need a doctor, – повторяет Фортен, указывая на лежащую ничком Сорси. – Help us, please…[32]

И только когда им помогают подняться и, бережно поддерживая, провожают к одноэтажному зданию, из окна которого вкусно пахнет съестным, Жиль начинает верить, что всё будет хорошо.

Вечереет. Жиль поглядывает на стрелки часов, висящих на стене. Меньше часа осталось до прибытия поезда, которым их обещали доставить в Лондон. Жиль понятия не имеет, что за Лондон и почему именно туда, но Амелия сказала, что это столица Англии.

Ксавье и Фортен разговаривают с местным важным чином за стеной, и Жиль, прислушиваясь, ловит иногда обрывки их беседы. Он бы тоже хотел присутствовать, но его сочли недостаточно взрослым и оставили с девушками и Амелией. Гайтан тоже остался. Сказал, что умные договорятся и без него, а Сорси он не бросит.

Жиль откидывается на мягкую спинку кресла и смотрит в окно. За окном бесконечное море трав и высится ограждение из металлической сетки. Отец Ланглу сказал, что так принято на границе и что место, где они находятся, всегда хорошо охранялось, здесь не пускали нежелательных граждан в страну. И из страны не всех выпускали. Жиль не понимает, к чему такие сложности, ведь это не круги в Азиле, но решает всё списать на странности местных законов. Вообще Ксавье велел им всем вести себя тихо и не спорить ни с кем.

«Ага, поспоришь тут, – молча вздыхает мальчишка. – На их языке говорит только Фортен – и тот половины не понимает, сам сказал. А мы вообще ничего не понимаем. Как дураки, вот так вот…»

Обстановка в комнате, где их оставили отдохнуть, приятная. Под ногами ровное покрытие с узором из переплетённых полос разных оттенков коричневого. Мебель мягкая, на столе – чистая ткань, изящные голубые чашки и тарелки без трещин и сияющие чистотой. Стены выкрашены серо-голубой краской, ветер из приоткрытого окна колышет лёгкую штору. Как в Азиле, в хороших домах. Только в Азиле берегут всё старое, а здесь всё производит впечатление совсем нового.

Сорси тихонько дремлет на диване, положив голову Йосефу на колени. Англичане бегло осмотрели её рану, покачали головами. Хорошо это или плохо, Жиль опять же не понял. А потом им принесли молока и здоровенный круглый хлеб – мягкий, душистый. Сорси от молока скривилась, Гайтан понюхал и вообще не стал пить, а Амелия и Жиль с Акеми угостились с удовольствием. Сейчас Жиль прислушивается к своему животу и понимает, насколько он был голоден всю неделю. Ел бы и ел вкуснейший хлеб, но Акеми и Амелия тоже хотели есть, и он уступил им бóльшую часть.

Он оглядывается на Акеми, сидящую в углу на стуле. Вид у девушки усталый, напряжённая поза выдаёт волнение. Ей здесь неуютно. Чужое место, чужие люди. Хоть и отнеслись к ним хорошо, но расслабиться всё равно не получается. Неизвестность пугает. Вежливость и доброжелательность не всегда бывают искренними.

Приоткрывается дверь, и в комнату заглядывает довольная Амелия.

– А чего я знаю! – нараспев объявляет она.

– Ну, рассказывай, – зевает Гайтан.

Высоко вскидывая обтянутые зелёным комбинезоном коленки, Амелия проходит и усаживается на стул с важным видом. Складывает руки на коленях и выдаёт:

– Меня по-английски называют Эмили, вот! Май нейм из Эмили! Мы пили с вами милк и ели брэд, а на улице в маленьком игрушечном домике за сеткой живёт зверь дог! И когда он громко разговаривает, это называется… называется… – Она хмурит брови, вспоминая, и выпаливает: – О! Баркинг это называется! Месье Эрик сказал, что «дог из баркинг». И показал, как это. Это очень смешно! А ещё он меня научил, как надо спросить, когда хочешь узнать, что это. Надо пальцем ткнуть и сказать: «Вотс здец?»

«Зверя дога» Жиль хорошо запомнил. Мускулистая бежевая туша на четырёх кривых лапах, маленькие чёрные глазки и рот, полный острых здоровенных зубов. Когда зверь, как сказала Амелия, баркинг, от отрывистых резких звуков, не означающих ничего, кроме агрессии, и слюны, щедро летящей в разные стороны, становилось жутковато. Особенно когда Гайтан пригляделся к животному, присвистнул и сказал: «Ого! Да он весит больше нашего мальчишки! Хорошо, что между нами ограда. Не оно ли пожрало ту женщину в тоннеле?»