Одержизнь

– Ну чё… – неуверенно тянет Гайтан, провожая крепкую фигуру Линн глазами. – Я ничё не понял, но, по ходу, убивать нас передумали.

– Не особенно они и хотели, – зевает Жиль. – Ты бы видел, какие у них жирные свиньи и здоровенные эти… Они их зовут «кауз». Мощные звери с рогами и широкими мокрыми носами. Меня угощали их молоком. Я точно знаю, что в Подмирье они у нас тоже есть, но раньше я их никогда не видел. А ещё у них есть куры и рэббиты. Это те, что на нашем чайнике нарисованы. С длинными ушами, пуховые. Фортен сказал, из их шерсти делают одежду, а самих рэббитов едят.

– Погоди, – хмурится Сорси. – А откуда у них животные?

– Они сказали, в Англии не было Купола, воздух чистили иначе. И понял, что там было что-то, сохраняющее жизнь на большой территории. И животные выжили тоже. И их смогли провести сюда как-то.

– И червей? – неуверенно спрашивает Акеми.

– Нет, червей, жуков и ещё кого-то сделали дети уже здесь. И теперь эти создания потихоньку расходятся по миру.

– Блин, даже не верится! – восклицает Сорси. – У них вообще всё по-другому, а не только язык кошмарный! И когда я думаю, что мы это всё ещё сами увидим там, за переходом… Ох!

Час спустя возвращаются мужчины и Амелия. Ксавье несёт большую корзину, сплетённую из молодых прутьев ивы, девочка бегает вокруг него и всё норовит запустить туда руку.

– Э, воительница, ты чё тыришь? – нарочито грозно спрашивает Гайтан, что-то монтирующий из нескольких алюминиевых трубок разной длины.

– А там еда! Там эти… овощи и хлеб! – рапортует Амелия. – И они ужасно смешно называются по-ихнему! Картошка у них potato, а ещё я знаю, что морковка – почти как у нас, и… и… Месье Фортен, как они назвали то, что страшное, сморщенное, но в супе хорошо?

– Грибы, – отвечает он. – По-английски «mushrooms».

– А соль по-английски salt! – рассказывает девочка. – Мне целую ложку в рот сунули, фу! И девочка Одри смеялась. Я в неё плюнула, вот. И в вас плюну, если смеяться не перестанете!

Ксавье ставит корзину на скамью и очень серьёзно произносит:

– Собираемся. Через час месье Роб проводит нас к Евротоннелю.

X Чужие

Свеча в фонаре нещадно чадит, потрескивает. Света от неё мало, лишь пляшут по обе стороны от путей жутковатые тени. Вонь в тоннеле такая, что лучше дышать ртом. Воздух влажный, кислорода мало, головная боль терзает всех, кроме спящей Амелии.

Очередной приступ одержизни захлестнул девочку минут через двадцать после того, как они въехали в тоннель. Жиль запаниковал, заметался: где в громадной бетонной трубе найти хоть горсть земли, из которой можно лепить? Положение спасла Акеми: вытащила из корзины хлеб, который дала им в дорогу Линн, плеснула на него воды и дала девочке. Ящерка у Амелии вышла съедобной.

Жиль тяжело вздыхает, налегает на привод дрезины. Духота и влажность дожимают последние силы, в мышцах копится тяжесть. Пот струйками стекает по спине и груди, и мальчишка ужасно рад, что они с отцом Ксавье догадались раздеться до пояса. Жиль прислушивается к тяжёлому дыханию Учителя, обеспокоенно спрашивает:

– Ты в порядке? Может, воды дать?

– Не надо. Больше пьёшь – больше потеешь, – отвечает Ксавье. – Скоро уже приедем.

Акеми вдруг сползает с сиденья рядом с отцом Ланглу и ложится на пол, поджав ноги.

– Эй, ты что? – не на шутку пугается Жиль. – Акеми!

Она стонет, вяло отмахивается, теряет сознание. Жиль дёргает рычаг тормоза, торопливо склоняется над девушкой. Ксавье хватает канистру с водой, наливает в горсть, обмывает Акеми лицо, ещё горсть выливает за шиворот.

– Жиль, помогай. Кладём на спину, ноги на сиденье поднимаем. Это просто обморок, здесь слишком душно.

Ксавье старается оставаться спокойным, но ему тоже не по себе. Сказываются темнота и замкнутое пространство. Мысли то и дело возвращаются к десяткам метров воды над тоннелем. «Соберись, Ксавье. Давай же. Надо помочь девочке, пока Жиль с перепугу рядом не свалился».

Он укладывает Акеми на сиденье, сам спрыгивает на пути. Бережно подтягивает девушку к краю так, чтобы голова оказалась ниже, кладёт ладонь под затылок.

– Оботри её мокрой тканью, сынок. И пощипли мочки ушей. Давай, Акеми, открывай глаза.

Мокрая тряпка не помогает, Жиль начинает нервничать. У него самого подкатывает к горлу тошнота, в висках долбится пульс. Не до конца соображая, что делает, он выливает девушке на грудь всю воду, что есть в канистре. Акеми вздрагивает, делает шумный вдох и открывает глаза.

– Вот молодец! – ободряюще восклицает Ксавье, поглаживая девушку по щеке. – Говорить можешь? Акеми, идэсу нэ?[29]

Девушка слабо кивает, садится, обняв себя за плечи. Её знобит, и она жмётся к Жилю, пытаясь согреться. Мальчишка стаскивает с неё промокшую майку, накрывает курткой. Ксавье собирается что-то спросить, и в этот момент вдалеке свистит Гайтан.

– Стоим! – доносится зычный бас Йосефа.

– Или мы доехали, или что-то случилось, – предполагает Жиль.

– Возьми фонарь, дойди к ним, – просит Ксавье. – За Акеми не волнуйся, мы справимся.