Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Вламинк также выставил две вещи. Натюрморт и пейзаж. Вламинк хороший живописец и, может быть, поэтому у него столько друзей.

Он пишет необычайно ловко, жирно и крепко. Его излюбленные краски: черно-коричневые и черно-оливковые. В его искусстве чувствуется искренность и простота. И сердечность.

* * *

В скульптурном отделе, как и в живописном, нет шедевров, но есть прекрасные работы, достойные внимания. Выделяется скульптура Жозефа Бернара — «Танцующий Фавн». Это лучшее произведение в скульптурном отделе. Жозеф Бернар — неоромантик и друг поздней готики. Он большой мастер, редкий знаток материала.

Интересно отметить, что в этой работе Бернара есть что-то от Майоля.

Впрочем, в Париже все художники и скульпторы влияют друг на друга. Здесь не стесняются заимствовать. Чем крупнее мастер, тем свободнее он заимствует у других. Курьезна и нелепа огромная «Венера» бывшего известного кубиста Метценже.

Несколько слов о русских. Русских, как я уже писал, много, слишком много. Писать подробно о них не стоит, так как в большинстве это отражение французов. Есть, конечно, и такие русские, которые имеют собственное лицо, но их очень немного. Отметить следует талантливых и оригинальных Сутина, Шагала, Терешковича, Кремня, Мане-Каца и других. В скульптурном отделе следует отметить молодых, талантливых мастеров: Мещанинова, Инденбаума, Лучанского, Цадкина.

* * *

По совету Мещанинова я дал на жюри две работы: «Инвалид» и «Крымский пейзаж». Больше двух работ любого художника, даже члена Осеннего салона, жюри не принимает. Спустя несколько дней я получил от Мещанинова поздравительную пневматичку:

«Сердечно поздравляю двойным успехом. Принятием твоих вещей на выставку, а тебя в члены Салона. Обнимаю. Целую. Твой Оскар. Вечером в „Ротонде“ будем пить красное вино за твой успех».

Впечатление такое, точно у меня выросли крылья.

Париж, 1928

39-й Салон Независимых

Салоны утратили свое первоначальное значение показательной и проверочной выставки всего передового во французском искусстве и не являются, как некогда, большим событием в художественной жизни Парижа. Их открытия не ждут, как праздника, и даже их закрытия не запоминаются. Знают, что осенью должен быть Осенний салон, зимой — Зимний, а весной — Весенний. Так было — значит так и будет. Без салонов скучно. С ними сжились, к ним привыкли.

В известной степени они оживляют Париж: художнические кафе, прессу, магазины. Их внешность носит импозантный характер. Большей частью огромные залы, украшенные художественно-декоративными коврами и мебелью, пышный каталог с тысячами номеров, изящные концерты, моднейшие наряды, богатые иностранцы — все это, несомненно, делает салоны эффектными и яркими и окружает их праздничной атмосферой. И все же… они мертвы и скучны.

Через час после открытия скучно глядеть на них. Вы стараетесь как можно скорее пробежать через все тридцать или пятьдесят густо обвешанных полотнами залов и выбраться на шумную площадь, где яркое небо, автомобили и даль бульваров вас освежают и успокаивают.

Салон Независимых — один из интереснейших салонов Парижа. С его именем связаны почти все последние завоевания современной французской живописи… Нео- и постимпрессионизм, кубизм и футуризм в нем родились и выросли. Все крупные «измы» последних двадцати лет неизменно появлялись под его (некогда брезентовой) крышей. Теперь это один из скучнейших салонов, перегруженный выставочной макулатурой. 39 лет и 39 выставок! Большой, сложный путь. Но с чего путь начался, и к чему он привел?!

Салон независимых всегда был ценен как выставка, где каждый любитель, непризнанный новатор, борец за новые живописные идеи мог за известное количество франков получить несколько квадратных метров выставочной стены. Каждый мог на таких условиях пробовать свои силы. В Салоне независимых никогда не было жюри. Это накладывало на него печать свободолюбия и независимости (отсюда и его название — «независимый»). Салон независимых до сих пор гордится тем, что в его залах на равных началах могут участвовать и известный, всеми признанный живописец и никому не известный дилетант.

Благодаря такому принципу на выставку зачастую, наряду с новаторами и левыми академистами, попадали совершенно не тронутые академической выучкой любители, приносившие с собой искренность и свежесть (черты, выделяющиеся особенно выгодно в салонах). Теперь этот благодатный принцип дает лишь одну макулатуру. Нет здорового и свежего искусства любителей, давших Анри Руссо и Утрилло. Есть опошленная средним потребителем «шикарная» и «мебельная» живопись.

Обесценивает салон, правда, еще то, что его покинули последние некогда украшавшие его крупные имена. Салон окончательно посерел.

Причин угасания салонов, конечно, много. Важнейшими из них, по моему убеждению, являются: