Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

Через шесть недель я почувствовал, что здоровье мое улучшилось. Может быть, мясные флаконы и уколы толстяка, ежедневные обеды из трех блюд (малярные заработки помогли) меня подкрепили. Вера, что я непременно выздоровею, все усиливалась. Опять начал печатать статьи о музеях и выставках и строить планы насчет будущих творческих побед. Но с мыслью о поездке в Россию, на Родину, я решил не расставаться. «Только на один год!» — повторял я себе. Но подумал: «В Елисаветграде живут преимущественно мануфактуристы, бакалейщики и военные портные. С кем же я буду делиться своими мыслями о Мане, Ренуаре, Ван Гоге и Сезанне?..»

И еще подумал: «Не слишком ли я раболепно следую за своей судьбой?»

Отъезд на Родину. План Мещанинова

Сентябрь. 10 часов утра. За большим окном «Ротонды» сияющее нежно-голубое небо и в последнем золотом наряде деревья.

Впечатление такое, точно этот пейзаж написан старым итальянским фрескистом.

За нашим столом близкие друзья: Мещанинов, Федер, Инденбаум и Малик.

На столе праздничный натюрморт. Большое фиолетовое блюдо с горкой золотистых горячих сандвичей, две бутылки красного вина и четыре больших апельсина.

За нами ухаживает знакомый смуглый гарсон. Во рту у него погасшая сигара, которую он лениво жует.

Заседание открыл наш неутомимый вожак и оратор Оскар Мещанинов.

— Друзья, — сказал он мягким баритоном. В крепкой руке скульптор держал бокал с вином. — Я хочу поговорить о моем плане отъезда нашего друга Амшея на Родину. План состоит из трех частей. Часть первая — это как добыть материальные средства для нашего друга. Я предлагаю для решения этого вопроса устроить уличную продажу его работ. Как это де лают «ордисты». И когда он продаст десяток пейзажей и натюрмортов, мы, окрыленные, отправимся на Блошиный рынок.

Он смолк. Потом, глотнув красного и немного понизив голос, продолжал:

— Вторую часть моего плана я назвал внешним оформлением. На рынке мы купим ему английский красивый модный костюм, элегантное демисезонное пальто, испанскую круглую шляпу и лаковые туфли Impossible (невероятные).

Погодя, он продолжал.

— За все эти вещи, я уверен, мы уплатим около семидесяти франков.

Не больше. На Родину он приедет хорошо одетым. Как настоящий парижанин, себя и нас — друзей — не посрамит. Родные должны его встретить с радостными лицами.

И, после большого глотка красного, он спросил нас:

— Правильно я говорю?

Все мы ответили: «Правильно!»

— Третья часть — это проводы и прощание на вокзале.

Потом мы съели и выпили все, что было на столе, пожали друг другу руки и разошлись по мастерским, чтобы в труде израсходовать свой энтузиазм.

В дактилоскопическом кабинете

Спустя два дня утром в мастерскую ввалился Мещанинов.

— На ходу побрейся, быстро оденься, кое-как позавтракай, — бросил он, — и пошли в полицейское управление. И, переведя дух, добавил:

— Мы там должны получить разрешение на уличную продажу твоих работ.

Я выполнил все его приказания. Помчались в полицейское управление. С трудом нашли его. Это было не внушавшее симпатии типично казенное здание.

Мы храбро открыли высокую дверь и вошли.

Нас встретил полицейский. Мещанинов рассказал ему о цели нашего прихода.

— Поднимитесь на пятый этаж, — сказал он, не глядя на нас, — и зайдите в комнату номер 72. Там отпечатают ваши пальцы, а потом отправитесь в комнату номер 42.

Мы его поблагодарили. Поднялись на пятый этаж и зашли в комнату номер 72. За огромным, тяжелым столом сидел мрачный человек. В черном костюме, с удлиненным лицом.

Мещанинов с преувеличенной вежливостью поклонился и в грустных тонах рассказал ему о цели нашего прихода. Я сложил руки и удрученно молчал.

Не дослушав грустной истории, мрачный человек встал и полушепотом сказал:

— Пойдемте, месье, в дактилоскопический кабинет.

Мы пошли за ним.

Там стоял ярко освещенный искусственным светом длинный стол, на котором лежали большие белые листы и стояли банки с черной, похожей на гуталин пастой. Стульев в кабинете не было.

Мрачный человек с удивительной ловкостью отпечатал наши пальцы, быстро записал наши фамилии, профессии, год приезда в Париж и адреса. И, с почти закрытым ртом, как чревовещатель сказал:

— Вы, художники, свободны. Идите в комнату номер 45.

Поблагодарив за внимание к художникам, мы забрали отпечатки наших пальцев и направились в комнату номер 45.

На лестнице я шепнул Осе:

— Теперь мы попали в компанию апашей и воров. Вот обрадуются наши родители, когда об этом узнают.

Мы в комнате номер 45. В высоком старомодном кожаном кресле за столом, заваленном бумагами, сидел окутанный табачным дымом пожилой человек. На его почти белом лице ярко выделялось зеленоватое пенсне.

Ося опять низко поклонился и передал ему отпечатки наших пальцев.

— А где вы думаете продавать свои картины? — спросил он.

— На Севастопольском бульваре.

— Только не мешайте уличному движению…

Он выдал нам разрешение на уличную продажу наших картин. Мы его поблагодарили, откланялись и ушли.

Продажа картин