Мы на Севастопольском бульваре. Разостлали на тротуаре холст и разложили мои работы. Потом сели на свои стульчики и бодро закурили вышедшие из моды длинные трубки. Ждем покупателей. Народа на бульваре немного. Рассматриваем прохожих. В светло-серых костюмах с уверенной осанкой прошли два иностранца. У одного в руке красивая трость с китайским набалдашником. Проплыла толстая, с пылающим лицом и монументальным бюстом продавщица осенних цветов. За ней, насвистывая уличную песенку, прошли два молодых штукатура.
Время шло. Выкурили уже две трубки, но к нам никто не подходил.
— Не зря ли, Ося, мы затеяли эту романтическую историю? Как ты думаешь, мой дорогой учитель жизни?
— Не нервничай, — ответил Ося, — покупатель придет.
Он был прав. В пять часов подошел первый покупатель. В кремовом костюме и светло-коричневой шляпе. И на ломаном французском языке спросил нас:
— Вы — авторы этих картин?
— Да, — гордо ответили мы.
Он долго смотрел на этюды, на нас и выбрал два пейзажа: «Осенние виды Парижа».
— Скажите, художники, — спросил он, — вы пишете свои картины в новом стиле?
— Да, в новом, импрессионистском и постимпрессионистском стиле, — смело ответил Ося.
— И сколько вы хотите за эти два пейзажа, написанные в новом стиле? — спросил он.
— Семьдесят франков, — не задумываясь, отвечал Ося.
— Я их возьму, — спокойно сказал покупатель.
— И хорошо сделаете, — заметил Ося. — Вы, месье, обратите внимание на небо, — прибавил он. — Чудесное! Это лучшее живописное место в пейзаже.
Покупатель вынул из кармана бумажник, порылся в нем и, отсчитав семьдесят франков, передал их Осе.
С непередаваемым достоинством Ося взял деньги и спокойно сказал: «Мерси, месье».
До вечера мы еще продали два маленьких этюдика по двадцать пять франков. В кармане у Оси уже было сто двадцать франков.
— Если так пойдет дальше, — сказал Ося, — мы наберем нужную сумму денег, и ты поедешь на Родину в хорошей форме и неплохом настроении.
Чтобы отпраздновать нашу героическую победу, мы отправились в кафе.
Успехи второго дня были очень скромные. Продать удалось только один этюдик за пятьдесят франков — «Нотр-Дам в пасмурный день». Я его считал удачным и берег для выставки. Мне жаль было его отдавать, но сознание, что он сейчас меня спасает и приближает мой отъезд, вынудило расстаться с ним.
Третий день принес нам одно разочарование. Был один француз, страстный любитель поговорить о новой живописи. Он нам здорово надоел и только утомил.
Прощание
Я. Я начал прощаться с Парижем. У меня был разработанный, казавшийся мне удачным, план прощания.
Главная цель его заключалась в том, чтобы набрать как можно больше впечатлений, которыми я буду жить на Родине.
Две недели прощания.
Я решил написать несколько пейзажей. При мысли, что могу еще посидеть на берегу Сены и писать согревшие мою жизнь поэтические пейзажи, сердце радовалось. Я буду писать парижскую осень — самое красивое время года! Пейзажи наполнят мою душу любовью к этому великому и удивительному городу.
Потом я решил походить по музеям, зайти в «Ротонду» и в обжорку к «Матери с очками», накупить себе красок, карандашей и кистей. А для близких людей — купить несколько недорогих сувениров. И все.
Начал я с любимого Люксембургского музея. В 10 часов утра его тяжелые двери медленно открылись. Я, вероятно, был первым посетителем.
Вновь ощутил я то радостное волнение, которое не покидало меня, как только входил в этот старый дворец. Я ходил по залам, долго и близко разглядывая каждое полотно. Впитывая в себя искусство, дающее радость, смысл, веру и творческую жизнь. Два с половиной года я учился у этих замечательных, покоривших уже весь мир мастеров. И теперь, перед отъездом, пришел для того, чтобы склонить перед ними голову и выразить им мою душевную благодарность.
Я вспомнил их трагическую жизнь, неустанную, тяжелую борьбу за свое творчество, за право жить и работать так, как они хотели. И мои глаза, я чувствовал, увлажнились.
Особенно тяжелую жизнь прожили такие великие мастера, как Мане, Сезанн, Гоген, Ван Гог и Тулуз-Лотрек… Да и другие мастера Писсарро, Ренуар и Сислей не знали счастливых дней и легких лет. Долго, долго я буду вспоминать их вдохновенное, блестящее, дающее радость и счастье людям искусство.
После Люксембурга я решил сходить на монпарнасское кладбище и положить на могилу моих дорогих Мопассана и Бодлера несколько астр.
Монпарнасское кладбище находится невдалеке от «Ротонды» и я, возвращаясь из кафе в отель, всегда проходил мимо невеселого кладбищенского забора, за которым виднелись верхушки памятников. Я часто бывал на этом кладбище. Могилы этих великих французов находились на главной аллее.
На этом кладбище похоронены видные русские революционеры. Среди поставленных им памятников выделяется памятник Лаврову. Направился к могиле Мопассана. Медленно, с взволнованным сердцем, подошел я к скромной, ничем не выделявшейся могиле.