Один человек и один город

Значит, я видел совсем другую женщину. Изголодавшуюся как раз по чувствам и ощущениям. Странно, что Эста тогда этого не заметил. Хотя, смотрел-то он в другую сторону. На меня, как на главную угрозу.

– Вы с ней, правда, пара?

– А ты любопытный сегодня.

Насторожился? Нормальная реакция. Жаль только, невыгодная мне.

– Я серьезно, Эста. Потому что если вы не вместе, как это называется, то…

Не знаю, что. Но он мысленно закончил фразу за меня. Единственно возможным образом.

– Можешь считать, вместе.

Сурово сказал. Вынес окончательный вердикт. Крайне прискорбный, с учетом сложившихся обстоятельств.

– Хорошо, я понял.

– А все-таки, почему спрашивал? Запал на неё, да?

– Какой она вообще человек?

– Странные у тебя вопросы. На самом деле, странные.

Она – звено в цепочке событий. Непонятно, какую именно роль играет, но явно связана с происходящим. Те папки не могли взяться из ниоткуда, чтобы тут же исчезнуть в никуда. Сенатор, опять же. Все это очень важно, даже сомневаться не стоит. Таинственно. Загадочно. Главное, как выяснилось, смертельно опасно для непосредственных участников.

– И все же?

Он замолчал. Метров на триста.

– Она достойна большего, чем имеет.

О, снова та же песня? Эсту послушать, так у него все поголовно исключительны и достойны. Начиная с меня.

– Она… Умная. Образованная. Скромная. Очень скромная.

Последнее уточнение, скорее всего, относится к тому, что парочка до сих пор не вступала в интимные отношения. Неприступная гордячка, значит? Не удивлюсь, если эта маска надевается только для сеньора Норьеги. А раз так, вполне возможно, Глория и впрямь имеет на него виды. Заманивает. Иначе давно отказала бы.

Что ж, остается порадоваться за Эсту: он, оказывается, завидная партия. По крайней мере, для работниц муниципалитета.

– А чем занимается? Ну, помимо уроков?

– Работает в том же отделе, что и я. Социальный надзор.

Понятно тогда, откуда появились досье на жителей Низины. Весь вопрос в том, зачем они понадобились сенатору.

– Давно работает?

– Я уже говорил, что твои вопросы мне не нравятся?

Часть 3.8

В мусорной конторе душ был просто восхитительным. Не вечно противно-теплым, как дома, а любой на выбор: хочешь, тебя начинают бить чуть ли не кристаллики льда, а потом шпарит кипятком до полного изнеможения. Снова, снова и снова. Так хорошо, что не заставить себя вылезти из кабинки.

А когда все-таки выползаешь, чувствуешь настоятельную потребность вернуться и поплотнее задвинуть дверцу, лишь бы не встречаться с начальницей.

– Доброго вечера, сеньора.

Хорошо бы сейчас здесь оказался Хозе. Понял бы, что все его утренние сетования напрасны: во взгляде Долорес не наблюдалось ничего женского, одна угроза, замешанная на чем-то вроде страха.

– Добрым он точно уже не будет. Как и завтрашнее утро. Как и все последующие дни.

– Есть повод печалиться?

– И ещё какой! Свежевымытый.

– Сеньора?

Она подошла ко мне вплотную.

– От тебя много неприятностей, Франсиско. Больше, чем я видела за весь предыдущий год. Да даже за всю мою жизнь, если уж на то пошло. Можно сказать, ни дня не проходит, чтобы…

– Я не собирался находить тот труп.

– О, охотно верю! Только все же нашел.

Ну что тут скажешь? По-своему она права: куда ни сунусь, возникают проблемы. Но неужели дело во мне одном?

– Сеньора, мне нужна эта работа.

Смотрит она пострашнее сержанта. Тот просто боялся, а Долорес перешагнула рубеж и готова действовать любым образом, если придется.

– Но я уйду, только скажите.

– Может и скажу.

Толстушка повернулась ко мне спиной. Вдохнула влажный воздух душевой.

– Знаешь, как говорят? Держи друзей близко к себе, а врагов ещё ближе.

Наверное, это была попытка провокации. Согласно представлениям Долорес о природе моего истинного участия в «неприятностях». Поэтому я промолчал и не сдвинулся с места, пока начальница не ушла. Медленно-медленно.

Допускаю, что она потом ещё и подглядывала. Пока одевался. Но пряталась хорошо: ни разу не попалась на глаза. Как, впрочем, и кто-либо другой, кроме…

Острые коленки сиротливо высовывались из-под рваного кружева шали. Сдвинутые вместе. А стопы были косолапо расставлены, носок к носку. И даже если бы у Лил имелись лишние пальцы, на её обуви это не отразилось бы ни малейшим образом: три веревочки и подошва – полная свобода движений.

– Ты что здесь делаешь?

Она подняла голову и зевнула. Сладко-сладко.

– Тебя жду.

– Долго ждешь?

Глупый вопрос, конечно. Если успела задремать – уж всяко не меньше часа.

– Дождалась же?

Вот так всегда. Только начинаешь верить в то, что кошка стала домашней, а она выпускает коготки.

– Тогда просыпайся и пойдем.

Вечерний автобус отъехал от остановки прямо у нас перед носом. То ли водитель и сам подремывал за рулем, то ли решил повредничать из солидарности с калекой, прохлаждающимся в госпитале: должен был нас видеть, но не подумал притормозить.

– Надо будет снова зайти в муниципалитет.

– М?

– Написать ещё одну жалобу. На некорректное поведение работников транспортных организаций.

– Ты про что это?

– Забудь. Так, думаю вслух.

– Думать нужно головой, а не языком. Язык, он для того, чтобы говорить. Человеку с человеком.