Один день ясного неба

В восемь минут третьего пополудни они затеяли ужасный скандал. Оба говорили громко и одновременно, обрывая друг друга на полуслове, точно их безмолвная ссора продолжала уже довольно давно и только теперь оформилась в слова. Пьютер сжимал кулаки и для вящего эффекта бил ими себя в грудь: «Имей в виду, я тебя вышвырну отсюда вот этими руками, это мой дом!» Трейя схватила Завьера и прижала к себе, и он оказался между ссорящимися, как меж двух огней. «Ты жалок! — орала она. — Мои мальчики тебя обожают, а ты жалкий, никчемный развратник! От тебя воняет! Твои ноги воняют, у тебя воняет изо рта! Ты урод! Ты голодранец! Ты ничего не умеешь! Мой сын меня спасет!»

«Я выстроил этот дом!» — огрызнулся Пьютер, и Завьер подумал, что сейчас он обзовет ее пьяной шлюхой.

«Да! — сказала мать. — Ты выстроил эту вонючую хибару, но сколько раз ты от меня рожу воротил? Не дотрагивался до меня, не обнимал! Надеюсь, этот дом когда-нибудь рухнет и мы все подохнем под его обломками, — и тогда ты поймешь, что ты не смог сделать в своей жизни ничего хорошего!»

И в три минуты четвертого, когда солнце еще стояло высоко в небе, отец принялся дубасить мать, высоко взмахивая руками, словно бросал тяжелые камни, и наносил удары не глядя, как истеричный ребенок. Завьер попытался было разнять их, но раз за разом раздувшийся хлесткий хвост Пьютера нещадно его отпихивал в сторону. Айо мог бы прекратить драку, потому что был сильный, но он в тот момент оказался далеко от дома. И какой же прок от твоего магического дара, коли он не может помочь тебе защитить мать и вести себя как мужчина?

«Ты даже ударить как следует не можешь! — рыдая, воскликнула Трейя и отбежала в сторону. — Ты даже ударить не можешь!»

«А ты посмотри на меня, как когда-то смотрела!» — заорал Пьютер, и Завьер подумал: когда же ты скажешь ей истинную причину, почему ты ее бьешь? «Посмотри на меня, как когда-то смотрела!» — заплакал Пьютер и съежился на полу, как цветок олеандра.

Но в следующие два часа стало еще хуже. Не потому что правый глаз Трейи распух и стал похож на саподиллу, налившуюся темным соком, не потому что от ударов ее кости стали как-то странно двигаться под юбкой, и не потому что Пьютер лишился части уха там, куда пришелся ответный удар материнского кулака. И не потому что у него самого расплющилась косточка третьего пальца на левой ноге, когда Трейя, пытаясь увернуться от удара, наступила на него всем весом, — а потому что драка внезапно прекратилась.

«Спасибо, пожалуйста», — обменялись любезностями мистер и миссис Редчуз.

Пьютер ласково смахнул бусинку пота с виска матери. А когда она пошла в ванную, он потер мочалкой ее спину в синяках и помог надеть свежее платье. И когда Завьер, съежившись, проходил мимо отца, чтобы шмыгнуть на двор, тот потрепал его по голове. А Трейя попросила заодно срезать там несколько гибискусов, чтобы поставить в вазу на стол. Пьютер громко хвалил приготовленный ею ужин и говорил, как он рад, что Завьер хоть ненадолго отходит от плиты и хотя бы иногда может попробовать мамину стряпню.

После ужина все улеглись в большой гамак, где, по уверению матери, Пьютер однажды попытался овладеть ею силой, а поскольку Завьер не знал, что такое изнасилование, его обуял ужас — ведь он не понимал, чего именно Пьютер пытался добиться от нее силой, и не попробует ли он это снова проделать прямо сейчас, когда они все качались в гамаке?

— Не волнуйся, — сказала Трейя. — Вытри нос. И попей отвара орехов колы. А то я вижу, у тебя в легких еще клокочет.

Почему же они вдруг перестали драться? Почему отец не упомянул синелицего? Неужели они не видели, как сильно потрепали друг друга? И как Пьютер смог простить слова Трейи? И как Трейя простила ему то, что он сделал из нее сдобную лепешку? Если в любом месте ее тела надавить на кожу, могла остаться вмятина…

Супруги лежали в гамаке, держась за руки: спасибо, пожалуйста!

И когда соседка спросила у матери, что с ней, Трейя ответила, что полезла за тяжелой банкой с джемом, стоявшей высоко на полке, и та упала ей прямо на глаз, и Пьютер просто прикрыл косой окровавленное ухо. А когда приходила пора пойти в храм, или, как обычно, сыграть в стикбол[4], или попрактиковаться в домино, Пьютер отрицательно качал головой.

— Ты же сам знаешь, почему нет, Завьер.

Но после того случая он так и не смог забыть искаженные злобой лица родителей.