Один день ясного неба

Завьер замер с поднятой ногой, покачиваясь, сыпля проклятьями, и поставил ногу обратно, туда, где он раньше стоял.

— Что за глупость! Я уж лучше поплыву. А потом убью тебя!

— Ты разве не видишь, что мы уже совсем близко? Скажи, ты же не думаешь о каждом следующем вдохе после того, как вдохнешь?

— Только если чувствую, что не могу вдохнуть.

— А разве ты не дышишь снова и снова?

— Ну… дышу.

— И ты ведь никогда об этом не думаешь или не обращаешь внимания. Здесь осторожнее! Теперь тебе будет полегче.

Они шагнули вперед и встали рядом на большой гладкой и белой площадке под плещущейся водой. Бледная поверхность была скользкой, и, чтобы не упасть, требовалась немалая сноровка.

— Напряги живот и чуть согни ноги в коленях, — посоветовал Романза.

Завьер присел на полусогнутых.

— Что это? — Сегодня он довольно часто задавал этот вопрос.

Огромный глаз лениво подплыл к его ступне, остановившись около мизинца. Бесстрастный всезнайка. Наемный соглядатай. Он ощутил, как дрожало неведомое существо, проплыв мимо его лодыжек и скользнув по ним длинным твердым хвостом.

Он снова стал вполголоса ругаться, неспешно и с расстановкой.

— Я по твоей милости наступил на проклятого ската? Парень, как только я вылезу из воды, я тебя точно прикончу!

— Да? Ему все равно!

— Ему все равно?

— Может быть, ему не понравилось, что ты вторгся в его владения. Но он красавчик. Видишь, какой он удобный? Мы можем на нем далеко уплыть!

Скат трепыхнулся, и Романзу подбросило вверх. Одна его нога съехала с морского зверя и ушла под воду, но всего лишь по щиколотку, потому как что-то удержало его ступню, и он, найдя новую опору, выпрямился, словно диковинный водяной кот. Его черные глаза забегали.

— Вот видишь? Но чтобы научиться такому, требуется время.

Какое теперь это имело значение? Им удалось устоять на морском звере, продолжавшем упрямо плыть вперед. Небо над ними набрякло, затянувшись рваными белыми облаками. Он почувствовал, как скат увеличил скорость, звенящая тишина сменилась свистом ветра. Они стояли на спине ската и дурашливо улыбались. Завьер остро почувствовал уязвимость собственного тела, покрытого мягкой кожей, и свою полную беззащитность в случае нападения: его колени легко было сломать, шею свернуть, живот проткнуть. Выжить в такой ситуации — это было как выигрыш в азартной игре, невероятное чудо. Он сдернул сумку с макушки и, тряхнув головой, высвободил дреды.

— Да! — завопил Романза. Взметнувшаяся на ветру коса хлестала его по щекам. — Ого-го, да!

— Мой отчим любил скатов, — сказал Завьер. — Он как-то повез мать в море полюбоваться скатами. И морскими коньками — их он тоже очень любил.

Он заговорил быстрее обычного, сам не понимая почему.

— Им вместе было здорово. Он был хороший человек.

Пьютеру нравилась простая красота скатов; он считал, что никакую морскую живность не следует убивать. Почему же он, зная эту его особенность, никогда не одобрял его неприятие рыбалки?

Шершавая спина ската скользила под их ногами.

— Когда я был совсем маленьким, отец водил меня в казино, — весело вспомнил Романза. — Я говорил ему, когда игроки жульничали. — Он скроил гримасу. — А он никогда не считал это плутовством. Говорил, что они просто пользуются своим преимуществом. Эти жулики умудрялись сдавать себе лучшие карты.

— Совсем маленьким — это сколько тебе было?

— Шесть или около того.

Романза вздохнул. А Завьер подумал, что если бы они сейчас не оказались здесь, он не услышал бы этот звенящий смех. Над их головами с громким криком парила чайка. Огромный косяк черных и золотистых рыб кружил вокруг ската, вытворяя яростные пируэты.

Он слышал, что близ Мертвых островов есть места — не везде, но кое-где, — где тебе кажется, что ты почти добрался до берега, потому что вода становится черной, а рыбы белыми, и волны прибоя приобретают белые шапки, а водоросли чернеют сквозь толщу воды, и по мере того, как ты подплываешь к суше, небо словно выворачивается наизнанку: облака становятся черными, а небо белым, и протянутые к тебе руки, чтобы вытащить тебя на сушу, белые, и песок белый, как и местные дети, и ты видишь лишь белые зубы, белые десна и белую одежду, и черные ноги, и белые апельсиновые деревья, из плодов которых давят белый апельсиновый сок, и белых диких свиней с черными ушками или, наоборот, черных с белыми ушками, а временами, когда тебе кажется, что ты свихнулся, ты замечаешь серебряный проблеск или пурпурный, и возникает лицо местного жителя с острыми скулами и пронзительными глазами в розовом, оранжевом или черном обрамлении.

Завьер заглянул в глубину и затаил дыхание. Вода была черная, а рыбки — белые.

— Я скучаю по отцу, — кашлянув, признался Романза.

Все менялось на глазах. Мир терял все цвета — так мука высыпается сквозь сито.

— Он умер?

— Нет.

Этого слова было достаточно.

«О боже!» — воскликнул пролетавший мимо буревестник. Его крик напоминал этот возглас.

Романза потер губы.

— Я не нравлюсь себе таким, какой я есть. Мне все в себе не нравится!

— И что именно?

— Здесь какое-то время свет будет странным, — предупредил Романза. — Надо подготовить глаза. Два раза зажмурься.