Один день ясного неба

— Я уже вижу, как меняется вода…

— Давай!

Зажмурился.

— Сейчас будем на месте.

Зажмурился снова.

Они были на месте.

Вздрогнув от неожиданности, Завьер поскользнулся, свалился со ската и погрузился в черную воду по пояс. А Романза изящно сошел с рыбы на бревно, а потом перепрыгнул на белоснежный песок. Сделай он пируэт, как цирковой акробат, и крикни «Анкор!» — это было бы уместно. На его лице снова заиграла улыбка.

Завьер опять зажмурился. Краем глаза он заметил, как, блеснув спиной, скат развернулся и неспешно поплыл в открытое море. Завьер побрел по колено в странной черной воде и, прикрывая рукой глаза от сверкающей белизны суши, дошел до кромки прибоя; голова все еще слегка кружилась, а в ушах все еще звенел небесный смех.

Романза резко остановился. Завьер налетел на него и упал бы, если бы не обманчиво сильная рука худого паренька, выброшенная назад и удержавшая его от падения. Оба покачнулись, коса парня стегнула по их плечам.

Раздался кашель.

Завьер стал яростно тереть глаза, надеясь, что они привыкнут к кромешной белизне. Парнишка упал на колени.

— Романза?

Тот кашлял все быстрее, сильнее, надрывнее, словно лаял. Романза взглянул на него и вытер губы рукой.

— Я… — Кашель. — Я…

Все его тело буквально сотрясали приступы кашля.

— Я… я… не могу…

Его рука была покрыта серой землей и слюной, изо рта текла темная жидкость.

* * *

Отцы и отцы. Он рассказал Пьютеру про синелицего. Зачем рассказал? Их семья жила обычной жизнью, даже житейские невзгоды были самые обычные: после школы он носился по улицам с другими мальчишками, ел и пил в любом доме, где топили печь; получал по башке, если не мог быстро ответить на вопрос или грубил взрослым; глядел, как старики обмахивались веерами, сидя в теньке, и вскакивали, заслышав стук костяшек домино за игровым столом; мылся перед сном, держа в чистоте нижние этажи, чтобы не воняли, а вечерами все собирались за семейным столом ужинать. Зачем он ему рассказал? В конце концов, синелицый давно уже был в прошлом, и никому не следовало про него знать.

В тот ужасный вечер он пришел домой, где все казалось вроде как обычно, но нет. Его отцом был Пьютер, а другим его отцом был тот синелицый, кто расплавился в лесу на Мертвых островах. Его мать хотела, чтобы он стал радетелем, но ему этого не хотелось; для него это было слишком непомерной, недостижимой целью. Ему ведь было всего лишь десять лет. И почему ему показалось, будто кто-то его всего обжег, и почему потолок в доме хищно раззявил свою беззубую пасть?

— Да у тебя жар, — укоризненно проворчала Трейя. — Вот что бывает, если слоняешься ночами по улицам, словно дикий фазан!

В его жизни еще не бывало проблемы, с которой Пьютер не мог справиться. Сломанный палец или издевки одноклассников, правила игры с собакой в апорт, скрипучая дверь или яблоня, которая перестала плодоносить. И, может быть, Пьютер что-то знал о том, почему он увидел в баре мужчину, как две капли воды похожего на него. И не откладывал ли он решение конкретной загадки, не рассказав о ней отцу?

Если он не сделает хоть что-то, он себе этого не простит.

— Пап?

— Что, Зав?

— Ничего.

— Ладно.

— Пап?

— Что?

— Мама водит меня в бар каждый вечер, когда тебя нет.

Пьютер взглянул на него, отвлекшись от старой колыбельки, которую решил починить. Он был такой человек, которому если что-то втемяшится в голову, то он будет эту мысль обдумывать и обсасывать вопреки всякой логике. И вот он как-то решил, что в один прекрасный день его мальчики женятся и старая колыбелька пригодится их женам.

Завьер продолжал, потея от волнения:

— Я там вижу мужчину, он очень похож на меня, у него синее лицо.

Пьютер кивнул и принялся сосредоточенно чистить свой хвост, облизывая его языком.

— Пап? Он похож на меня…

— Уходи, Завьер.

Дети знают, что настоящее, а что нет. Маленькие мальчики способны испугать взрослых мужчин.

Завьер ждал, когда отец вернет в их дом обычную жизнь. Он не сомневался, что отец сможет. Только надо было набраться терпения.

* * *

В тот день, когда Пьютер принял решение, он сидел за кухонным столом и читал книжку. Все произошло в ранние утренние часы. Хвост Пьютера грозно подергивался, а Трейя стала отплевываться, словно у нее что-то застряло в горле, — сначала сплевывала за окно, а потом, к середине дня, себе в кулак, отирая его о юбку.