Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там

Афоя вспоминает то время. Они действительно обе стояли у постели умирающего, ухаживали за ним и делали все, что велел врач. А Антифонт – он тогда был еще мальчиком – приходил лишь раз, может, два раза, думая, что его отец просто болен. Зато потом, решив, что может лишиться наследства, не отходил от отца ни на шаг.

Если верить Антифонту, тогда-то отец и поведал ему о страшном признании мачехи. В суде Антифонт заявил, что умирающий отец приказал ему отомстить убийце, и теперь, повзрослев, он исполняет священный долг, невзирая на то, как больно ему идти против своей семьи.

Феокрит заканчивает свой рассказ, и в воздухе повисает тишина. Афоя задумывается, почему отцу, который был в состоянии потребовать от сына такую страшную клятву, не пришло в голову попросить того же сына позвать чиновника, чтобы тот помог ему изменить завещание и лишить жену-убийцу наследства. Заодно он мог бы сам ее и обвинить. Но по какой-то причине он ничего такого не сделал.

Гетера предстает перед судом [60]

– Увы, – говорит Феокрит, уже подумавший о том же, – Антифонт может заявить, что мать запрещала ему выходить из дома. Он ведь тогда был еще ребенком. – А врач? – спрашивает Афоя. Разве могла мать удерживать в доме врача? И могла ли она помешать Антифонту поговорить с ним, а ему – побеседовать с больным? Можно было догадаться, что сторона защиты задаст все эти вопросы. Разумеется, именно поэтому Антифонт и выдумал «признание» матери, свидетельницей которого якобы стала Афоя. Он в отчаянии. Если он не сможет выбить признание из рабынь, дело развалится, а если мать не признают виновной, наследства он не получит.

– В любом случае дойдет до суда, – цинично говорит Феокрит. – Своих жен афинские домовладельцы боятся сильней, чем спартанцев. Кажется, что мужья мрут как мухи, столько ходит слухов о женах-отравительницах. Общество настроено так, что архонты непременно потребуют открытого судебного разбирательства.

– И я буду Нессом, а Филоней – Гераклом, – криво усмехается мать.

Согласно известному мифу, Геракла убила его собственная жена, которая, думая, что дает ему любовное зелье, отравила его ядом, обманутая коварным кентавром по имени Несс.

Феокрит качает головой.

– Нет, на это он не пойдет. Параллель слишком очевидная – присяжные могут догадаться, что эта история его и вдохновила. Судя по тексту его заявления, ты будешь Клитемнестрой.

– Клитемнестрой? – замечает мать. – Ну, это я переживу.

Она принимает театральную позу.

Афоя не сильна в мифологии, но она догадывается, о чем речь. Клитемнестра была единоутробной сестрой Елены Троянской, но это не первое, о чем люди вспоминают, услышав ее имя. Пока ее муж участвовал в Троянской войне, она закрутила роман с его двоюродным братом. Большинству афинских мужчин эта проблема близка. Им нередко приходится отправляться на войну, оставляя своих жен дома одних (по крайней мере, им хотелось бы в это верить). Когда муж Клитемнестры наконец вернулся с войны, покрытый пылью от долгой езды на колеснице, любящая супруга приготовила ему ванну и зарубила его, пока он мылся.

Конечно, и помимо запретной любви у Клитемнестры имелись причины желать мужу смерти. Прежде чем стать ее мужем, он убил ее первого супруга, затем изнасиловал и похитил ее саму, а позднее принес их общую дочь в жертву, чтобы отправиться в Трою с попутным ветром [61]. Но об этом афинские мужья вспоминают редко; в основном Клитемнестра приходит им на ум, когда жены предлагают приготовить им ванну.

Афоя знает, что, если Антифонту удастся убедить присяжных в сходстве его мачехи с Клитемнестрой, ему будет значительно легче добиться обвинительного вердикта. Если присяжные признают мать семейства виновной, все наследство отца достанется Антифонту. Своей доли лишатся и сыновья от второго брака – дети осужденной отравительницы. Даже дом у них отберут.

В отсутствие показаний Афои и Филелы обвинения Антифонта безосновательны. Он наверняка попытается сыграть на свойственных всем мужьям сомнениях в верности жен. Он будет взывать к небесам, требуя «справедливости», прикрываться образом несчастного умирающего, не способного отомстить убийце-жене. Вряд ли этого будет достаточно, чтобы присяжные пошли у него на поводу, но он попытается вдохновить толпу на расправу над женщиной.

Феокрит набрасывает план защитительной речи. Прежде всего он раскроет истинные мотивы Антифонта. Это не месть за убийство четырнадцатилетней давности – убийство, которого в любом случае просто не было. Это обычная алчность здесь и сейчас. Обвинения трещат по швам, невиновность матери Феокрита настолько очевидна, что он не позволит просто так калечить своих рабынь. Спустя столько лет можно обвинить кого угодно в чем угодно: улик давно нет, даже воспоминания притупились. От того, как присяжные отнесутся к этому делу, зависит, сможет ли кто-то безосновательно обвинить их в будущем.

Его брата эти доказательства не убеждают.

– Он взывает к эмоциям, а мы – к разуму; его доводы ярче. Но ты старший брат; я сделаю, как ты скажешь.