Один год

- Самоубийца? Ха! Два раза самоубийца? Два раза, ха! Мне человек нужен, лаборант, вообще помощник. Мужчина нужен настоящий. Иди, пожалуйста, прошу. У нас работа не как в цирке - знаешь, да, со страховкой. У нас такое положение, что приходится без всякой страховки, потому что неизвестно, куда эту страховку совать. Конечно, ты можешь возразить - для самоубийства смелость нужна. Не знаю, не философ. Но мне лично самоубийца - как дохлая мышь, очень противно в руки взять. Конечно, это субъективно, но я и не утверждаю, что могу быть объективным. Мне интересно жить, чтобы все время кипеть. А смерть - это совершеннейший покой. Наверное, придется, но неинтересно. У меня дед был - хороший человек, конечно, немного разбойник, завещал отцу: "Умру, похорони в степи, не на кладбище, не хочу с покойниками лежать, скучно, могилу потом заровняй, один раз на коне проскачи через могилу - и забудь. Орел увидит - никому не скажет..."

- Так и сделали? - спросил Жмакин.

- Абсолютно!

- Это как - абсолютно?

- Ну - точно.

- А какой он разбойник был?

- Зачем про мертвого болтать, - вздохнул Агамирзян. - Все мы в душе немножко разбойники. Есть сильнее, есть меньше. Вот ты - человека убил.

Жмакин вдруг испугался:

- Я?

- Конечно. Два раза сам себя убивал. Один раз резал. Если в газету написать - зверское убийство: ножом, бритвой долго себя берет и режет, пилит! А себя - это тоже не курица.

- Иди ты! - зевнул Жмакин.

В сумерки к нему пришел квартальный или еще какой-то чин из милиции ему было скучно понимать, - здоровый, с обветренным лицом, хорошо пахнущий земляничным мылом, табаком и морозом. Поверх формы, ремней и нагана на нем был больничный халат, который его, вероятно, стеснял, потому что милиционер держался неестественно, подбирал под себя ноги в сапожищах, говорил сипатым шепотом, всячески подчеркивая, что он здесь небольшой человек и охотно подчиняется всем особым больничным правилам.

- Как будет фамилия? - спросил он, присев на край табуретки и деловито приготовившись записывать.

- Бесфамильный, - сказал опять Алексей.

Квартальный быстро и укоризненно взглянул на Жмакина, как бы призывая его относиться с уважением к обстановке, в которой они находятся, но, встретив насмешливый и недобрый взгляд, вдруг сам густо покраснел.

- Фамилия моя будет Бесфамильный, - повторил Жмакин.

- Отказываетесь дать показания?

- Вот уж и отказываюсь, - сказал Алексей. - Никак я не отказываюсь.

- Имя, отчество.

Жмакин сказал.

- Адрес?

- Не имеется...

Квартальный покашлял в сторону.

- Бросьте, товарищ начальник! - сказал со своей койки Агамирзян. Разве не видите, он над вами смеется. Это ж самоубийца!

- Заткнитесь, гражданин учитель! - крикнул Алексей. - Я с вами вообще не разговариваю, это вы ко мне все время лезете с вашим героическим прошлым. "Абсолютно!" - вдруг вспомнил он. - "Абсолютно!"

Помолчал и произнес:

- Ни с кем не желаю беседовать, кроме вашего большого начальника товарища Лапшина Ивана Михайловича. Ясно?

Ему казалось, что при одном имени Лапшина милиционер вскочит, откозыряет и попросит разрешения быть свободным, но ничего такого не произошло. Квартальный строго подвигал скулами и осведомился:

- А он кто - этот самый товарищ Лапшин? Родственник вам?

- Кузен! - со смешком сказал Агамирзян.

Милиционер поднялся.

- Ладно, разберемся, - пообещал он. Обдернул халат, как гимнастерку, и вежливо попрощался. - Желаю выздоравливать.

А когда он ушел, Жмакин нажал кнопку звонка и не отпускал ее до тех пор, пока не прибежала нянечка.

- Дадут здесь когда-нибудь ужинать? - срывающимся от бешенства голосом спросил Жмакин. - Или больные подыхать должны?

- Кого-нибудь из нас двоих надо перевести из этой палаты, - сказал Агамирзян. - Или его, или меня. Если он меня не укусит, то я его непременно. Ха?

Нянечка примиряюще замурлыкала. Агамирзян сразу после ужина уснул, оглушенный морфием. Жмакин повздыхал и тоже задремал. Но, вдруг открыв глаза, испугался, что сошел с ума. Над ним стоял Лапшин в халате и спокойно всматривался в его лицо. "Сейчас убьет! - подумал Жмакин. - Кончит со мной. Убьет за мое хамство, и за письмо, и за то, что я его к себе потребовал".

Но Лапшин, по всей вероятности, и не думал убивать. Грузно опустившись на табуретку, он вздохнул и спросил:

- Это ты - Жмакин?

- Точно! - слипшимся спросонья голосом и все еще с испугом ответил Жмакин. - Это я.

Лапшин помолчал, вглядываясь и укоризненно качая головой.

- Чего вы, гражданин начальник?

- Здорово подтянуло тебя.

- Это на почве потери крови.

- Научно выражаешься.

Опять помолчали. Алексей соображал, как это так быстро квартальный нашел Лапшина и как это Лапшин мгновенно сюда приехал. "Испугался моего самоубийства, - злорадно подумал он. - Конечно, кому понятно - затравили человека".

- Быстро это вы...

- Что быстро?

- Да ко мне приехали. Часа, может, полтора назад я квартальному фамилию вашу назвал...

Иван Михайлович откинул полу халата, вытащил пачку папирос, хотел было закурить, но, вспомнив, что здесь больница, положил папиросы на тумбочку. Лицо его выражало недоумение.