Один год

Он болтал всякую чепуху, но взгляд его был таким же ищущим и сосредоточенным, как давеча у Лапшина, он что-то напряженно и трудно обдумывал и не мог окончательно решиться, не мог ухватить какую-то ниточку, веревочку. "Веревку!" - решил он и понял, что действовать будет веревкой, сам, и только потом позвонит, когда дело будет сделано, не наведет, а позвонит и скажет, что "повязал", - вот это будет номер, это будет шик, это будет работа. "Если он меня, конечно, сам первый не кончит, это он умеет, на такие штуки он мастак", - подумал Жмакин о Корнюхе и спросил у Хмели, не найдется ли еще ко всему прочему в придачу кусок хорошей веревки.

- Какой такой веревки? - обиженным голосом спросил Хмелянский. Сидя на краю белоснежной девичьей постели, он платком протирал очки. - Еще веревка теперь, оказывается, нужна...

Но веревка нашлась, не такой у Жмакина был характер, чтобы он душу не вытряс, если ему что понадобилось. Нашлась хорошая, короткая, крепкая, удобная веревка. Жмакин свернул ее кольцом и сунул в карман, потом подмигнул Хмеле и отправился в знакомый подвальчик - выпить и все подробно обдумать. Добродушные старички, упившиеся до того, - что стали совсем тихими, пригласили его за свой столик. Жмакин со скуки сказал им, что работает воспитателем в детдоме.

- И тяпаешь?

- Тем не менее.

- А дети?

- Французские дети все пьют, но исключительно вино, - сказал другой старичок. - И в Грузии пьют с малолетства...

Нет, здесь не подумаешь!

Опять Жмакин побрел по улице, думая на ходу. А когда все продумал и все решительно, как ему казалось, предусмотрел, легко вошел в мраморный с позолотой вестибюль бывшего ресторана, а теперь столовой номер девятнадцать, что в переулке неподалеку от Манежной площади. Ливрейный швейцар отворил ему дверь и низко поклонился.

- А, Балага! - вяло сказал Жмакин, но подал руку и внимательно вгляделся в набрякшее и нечистое лицо старика. - Здорово, Балага!

- Всё ходите-бродите, - почему-то на "вы" сказал тот.

- Хожу-брожу.

- А был слушок, что вас взяли.

- Болел я сильно.

- Резались?

- Ты и это знаешь, старый черт...

- Я все знаю.

- Ну и знай...

Отмахнувшись от Балаги, Жмакин сел за столик под гудящим вентилятором и приказал официанту подать водки, пива, бефстроганов и мороженое. Сделав вид, что захмелел, он назвал официанта "папашей" и попросил позвать к его столику старичка швейцара. Балага подошел в своей дурацкой ливрее, полы ее волочились по грязному паркетному полу.

- Садись, - велел Жмакин.

- Нам нельзя, - сказал Балага, - мы теперь при дверях. А часиков, скажем, в двенадцать мы в туалет перейдем, в мужской. А сюда один мужчина покрепче станет. На случай кровопролития.

- Так, - сказал Жмакин. - Выпей.

- Не пью, - смиренно сказал Балага. - Почками сейчас болею.

- А какие новости на свете?

- Разные, - сказал Балага.

- Ну, примерно?

Балага вытер слезящиеся глаза и попросил в долг пять рублей.

- Бог подаст, - сказал Жмакин. - Говори новости.

Вентилятор назойливо гудел. Жмакин захлопнул дверцу вентилятора и сурово приказал:

- Садись и не размазывай. Говори, согласно закону божьему!

Привязался нынче к нему этот "закон божий"!

- А чего мне размазывать?

- Часики у меня купишь золотые, имени "Павел Буре"? - шепотом спросил Жмакин.

Балага утер слезинку и с изумлением воззрился на Жмакина:

- Да ты в уме? За такие дела сейчас знаешь...

- Знаю, знаю, - нетерпеливо сказал Жмакин. - Я все, старый черт, знаю, да жить-то надо?

- А как жить хочешь?

- Дружков искать хочу. Одному никуда не податься. А с хорошим напарником можно. Мне богато жить надо.

Дверца открылась сама, вентилятор вновь завыл.

- Непробойный ты человек, - вздохнул Балага. - На что только надеешься, интересно.

- На себя. Исключительно на свои способности.

- А зачем резался?

- Из-за любовного момента. Были некоторые неувязки по личному вопросу.

- Слышно, вовсе помирал?

- И помирал, и психовал. Уйти хочу, Балага, помоги. Глубоко нырнуть для хорошего дела.

Балага усмехнулся и ушел к своей двери. Жмакин съел бефстроганов, вылил водку в плевательницу под стол и хлебнул пива. Время тянулось невыносимо медленно. И никаких развлечений не происходило, никакой драки, столовая как столовая, за причитающимся ей номером. Наконец в двенадцатом часу ночи Балага подошел к Жмакину и сказал:

- Если желательно, иди до гостиницы бывшая "Гермес". Там прогуливается один твой старинный знакомый. Я тут ни при чем, я вас всех знать не желаю. Лезете ко мне, как банный лист липнете...

Жмакин сжал зубы, расплатился, нарочно пошатываясь, встал.

- Тогда старичка не забудьте, соколы, - прошамкал Балага.

- Фигу с маком!

Балага захлопнул за ним дверь и повернул ключ: столовая закрылась со скрежетом.

Но никакого Корнюхи возле "Гермеса" не было - сколько ни прогуливался тут Жмакин. Впрочем, может быть, и был, но Жмакину он в этот раз не показался.

"Щупает, нет ли за мной хвостов, - думал Жмакин, прохаживаясь и покуривая. - Ну, щупай, щупай, все равно никуда от меня не денешься! У меня хватка железная, ты мой характер еще узнаешь!"