Один год

После обеда Лапшин допрашивал старого своего знакомого, вора-рецидивиста Сашеньку, и пили чай. Сашеньку взял минут двадцать назад в трамвае Бочков, и настроение у Сашеньки было препоганое.

- Это надо так угодить! - сердился Сашенька. - Это надо так налететь на Николая Федоровича! Даже смешно, никто не поверит. Конечно, я мог оказать сопротивление, не самбо там ваше научное, а просто дать раза, но зачем, с другой стороны, мне это надо - это сопротивление? Оно ведь тоже к делу подшивается, верно, гражданин начальник?

- А зачем ты у меня спрашиваешь, если сам все знаешь?

- Для разговору, - сказал Сашенька, - для беседы.

Он был великолепно одет, курил дорогую папиросу и, казалось, даже радовался встрече с Лапшиным, огорчали его только сами обстоятельства ареста.

- Да, нехорошо! - согласился Лапшин. - Всё тебя водят ко мне и водят. Сколько раз уже встречались. Покажи-ка зубки, золотые, что ли, вставил?!

Сашенька оскалился и сказал, пуская дым ноздрями:

- Ага! Один к одному, двадцать семь штук. Чтобы в заключении иметь капитал. Они же золотые. И для игры, если я, допустим, азартный, и вообще...

- А сейчас в Ленинграде гуляешь?

- Сейчас именно я лично гулял и намеревался еще гулять, но оборвалась золотая струна. Только приоделся, любовь заимел...

- Покажи костюмчик-то!

Сашенька развел полы пальто и показал отличный, шоколадного цвета новый костюм.

- Хорош?

- Приличный костюмчик.

- Узковат в проймах немножко, - пожаловался Сашенька. - Люблю вещи свободные, широкие. Впрочем, это сейчас, как говорится, темочка не в цвет. А вы как живете?

- Да, как видишь, помаленьку работаем. Всё ловим, ликвидируем преступность, стараемся...

- "И ни сна, ни покою, ни грез голубых? - продекламировал Сашенька. - И ни знойных, горячечных губ?"

- Это кто же сочинил?

- Не я!

- А магазин на Большом тоже, скажешь, не ты брал?

- Ну и с подходцем же вы, гражданин начальничек! - почти восторженно произнес Сашенька. - Даю слово жулика, орел вы здесь, на площади Урицкого. Лев и орел.

- Значит, не ты?

- Не я.

- А кто?

- Боже ж мой! - воскликнул Сашенька. - Дорогой гражданин начальник, зачем мне было мараться с вопросами соцсобственности, когда я работал на фронте атеизма? Иметь высшую меру за дамский конфекцион, когда я, может быть, православной церковью, как поборник идеи, предан анафеме?

Лапшин подумал, вздохнул и закурил.

- Идейный, - сказал он, - тоже!

И осведомился:

- Церковь в Александровске ты брал?

- Не отрицаю.

- Еще бы ты отрицал, когда и Кисонька и Перевертон у меня сидят. Их же Бочков в церкви и засыпал на Левобережном кладбище. Ты там тоже был, но удрал.

- У меня к вам такое отношение, - сказал Сашенька, - что для вас я ничего отрицать не буду. И для вас, как для уважаемого Ивана Михайловича Лапшина, поскольку вы гроза нашего угасающего мира...

- Не подлизывайся, Усачев, - строго сказал Лапшин. - Мне это совсем не интересно. Давай по делу говорить.

- По делу - пожалуйста! - с готовностью сказал Сашенька. - Дело есть дело. Писать будете?

- Вздор - не буду, а дело - буду.

- Значит, так! - Сашенька загнул один палец на руке. - Первое: я решил твердо покончить с преступным миром. Поскольку наша профессия...

Лапшин вдруг зевнул.

- Извиняюсь, - сказал Сашенька. - Сначала дело, а потом раскаяние, так?

- Пожалуй, оно вернее. И давай, Усачев, сознавайся покороче, без лишних слов, не впервой тебя сажают, рассказывай по существу.

- Что ж, я не вор, чтобы я вам трепался! - обиженно сказал Сашенька. Что мы, мальчики тут собрались? Когда хочу - говорю, когда не хочу - не говорю.

Он закурил новую папиросу, попросил разрешения снять пальто и, внезапно побледнев, рубанул в воздухе рукой и сказал:

- Амба! Пишите, кто магазин на Большом брал. И адрес пишите, где ихняя малина. Пишите, когда я говорю. И когда они меня резать будут, и когда вы мое тело порубанное найдете - чтобы вспомнили, какой человек был Сашенька. Пишите! Я - железный человек, я - стальной, но я для вас раскололся, потому что таких начальничков дай бог каждому... Пишите!

Он рассказывал долго и курил папиросу за папиросой. Потом спросил:

- Пять лет получу по совокупности?

- За старое. А новое я еще не знаю.

- Пишите новое! - сказал Сашенька. - Располагайте мною.

И он стал рассказывать, как они втроем с Перевертоном и Кисонькой взламывали в деревнях церкви и сдавали в приемочные пункты ценности...

- Была у нас карта старинная, - говорил Сашенька, - с крестиками, где церкви. Ну, мы и работали! С одной стороны, ценности государству сдавали польза. С другой стороны, когда мы церковь опоганим, ее поп больше не освящает, не решается. Сход не велит. К свиньям, говорят, твое заведение! Тоже польза. Верно?

- Ты мне голову не крути! - сказал Лапшин. - Я тертый калач.

- Дай бог! - сказал Сашенька. - Таких других поискать... Действительно, орел среди млекопитающих...

- Ну, загнул? - усмехнувшись, сказал Лапшин. - И не стыдно тебе, Усачев...

Сашенька покраснел, но заспорил: