Один год

Все его тело затекло, когда он вышел на перрон. Он шел спотыкаясь и разминался на ходу, выделывая замысловатые движения, чтобы не ныла спина, не болела шея, чтобы вернуть себе легкость, четкость, чтобы голова стала ясной. В трамвае он вытащил кошелек у кашляющего мужчины и удивился неудаче - в кошельке был рубль, ключик и двадцатикопеечная марка. Он опять влез в трамвай и взял бумажник - уже удачнее, но даже не очень - семьдесят рублей и паспорт. Все это была не работа. Он немножко прошелся и вскочил в автобус; здесь, проталкиваясь к выходу, нащупал карман, взял пачку, толкнул, извинился и спрыгнул возле улицы Жуковского. В пачке было триста - сто штук по три рубля - "ответственная" получка. В почтовом отделении на Невском Жмакин запечатал в конверт украденный паспорт, написал адрес по прописке, наклеил марку и опустил в почтовый ящик. В паспорт он вложил еще записочку: "С благодарностью за деньги и с извинением. Не зевайте!" Но все это было не смешно и не развлекало, а наоборот, настроение с каждой минутой ухудшалось, и гнетущая скука наваливалась все больше.

Обедал он в столовой, бывшая "Москва", сидел возле окна и, мелко ломая хлеб, глядел на улицу, на потоки людей, на крыши трамваев, покрытые снегом. Даже сквозь стекла было слышно гудение толпы, сигналы автомобилей и автобусов, звонки трамваев. Алексей выпил рюмку водки, понюхал корочку. Воздух за окнами сделался зеленым, потом синим, потом стал чернеть, и все четче выступали огни. Жмакину хотелось плакать, или ломать посуду, или ругаться в веру, в божий крест, или, может быть, порезать кого-нибудь ножом. Он ел мороженое. Кто-то остановился перед ним. Он взглянул круглыми от ненависти глазами - это был нищий, оплывший старик во всем рваном и сальном и в опорках. Жмакин вынул пятак и положил на край стола. К нищему, помахивая салфеткой, уже шел официант - гнать взашей.

- Леша, - сказал нищий ровным голосом, - не узнал меня?

И Жмакин узнал в нищем ямщика Балагу, самого крупного скупщика краденого, знаменитого Балагу, грозу и благодетеля петроградских жуликов...

- Старичок будет обедать, - сказал Жмакин официанту, - дай водки, студня, хрену, пива дай...

Он вдруг обессилел. Балага уже сидел перед ним и чмокал беззубым, мягким ртом. Из его левого глаза катились одна за другой мелкие слезы. Водку он не стал пить и пива не пил, а в суп накрошил хлеба и ел медленно, вздыхая и охая. Потом вдруг сказал:

- Околеваю, Леша.

И опять принялся хлебать суп.

- Где Жиган? - спросил Жмакин.

- Сидит.

- А Хмеля?

- На складах работает на Бадаевских, - чавкая, говорил старик, - я у него был. Пять рублей дал, и валенки, и сахару...

- Ворует, - спросил Жмакин, - или в самом деле?

Старик не отвечал, чавкал. Лицо его покрылось потом, беззубые челюсти ровно двигались.

- А Лошак?

- Лошак в армии.

- В ополчении?

- Зачем в ополчения? Он паспорт имеет. В армии честь по чести.

- Продал?

- А чего ж, - сказал старик, и глаза его вдруг стали строгими, - все равно конец. Кого брать? Инкассаторов? Банк? Кассира? С ума надо сойти.

Он опять стал есть. Жмакин выпил еще водки и, не закусывая, закурил папиросу. Старику принесли биточки, он раздавил их вилкой, перемешал с гарниром, полил пивом и стал есть, с трудом перетирая беззубыми челюстями.

- А ты сам, Балага?

Старик тихонько засмеялся.

- Я?

- Ты.

Старик все посмеивался. Слезящиеся глаза его стали страшноватенькими.

- Я божья коровка, - сказал он, жуя, - я брат, ищу, как бы потише сдохнуть. Пять лет в лагерях отстукал, выпустили ввиду старости. Вот хожу прошу. Лешка Жмакин пятачок дал, я не обижаюсь. И копейку возьму. Мне что!

- А Ванька-сапог? - спросил Жмакин.

- За Ваньку не знаю. То ли ворует, то ли сидит.

- А Свиристок?

- Свиристок кончился.

- Как кончился?

- Нет такового больше.

- Убили?

- Зачем убили. Вышел наш Свиристок на правильную дорогу жизни. Женился, слышно, ребенка заимел, семья, все нормально.

- Ссучился?

- Отстал ты, Псих, от быстротекущих дней. Бывший Свиристок теперь называется по фамилии Сдобников, имеет паспорт, постоянную прописку и снятие судимости.

- Давай выпьем, - с завистливой тоской в голосе сказал Жмакин, - давай, старик, пропустим по чарочке, чтоб им всем легко в аду пеклось...

- И без нас испекутся, а мне пить нельзя по болезни. Почками болею.

- Бережешься, значит?

- Берегусь...

Жмакин выпил один и задумался. Свиристок, он же Женька Сдобников, представился ему таким, каким он видел его в последний раз на гулянке - в стального цвета тройке, выпивший, с колодой карт в руках, - он тогда показывал фокусы, а теперь женатик! Что же это делается и как это все понять?

- Закажи мне еще биточки! - попросил Балага. - Накушаюсь на твои неправедные деньги.

Алексей заказал. На улице уже горели фонари.

- А ты никак сорвался?

- Ага! - ответил Жмакин, глядя в окно.

- Издалека?

- Хватит.

- Рожу на ходу поморозил?

- Заметно?

- Кто понимает - тому заметно. Слышишь, Лешка, - сказал вдруг старик, бросай ремесло. Пропадешь.

Балага наклонился к нему через стол, быстро жуя, посоветовал: