Один год

Корчмаренки, сидя за большим, покрытым розовой клеенкой столом, пили чай. Кипел самовар. Какой-то парень здесь же что-то читал из маленькой книжечки, все смеялись, даже старуха, сидевшая у самовара, смеялась, закрывая глаза платочком. Сам Корчмаренко, здоровенный всклокоченный детина с пухом в волосах и в бороде, хохотал страшно, потом вдруг замирал, делая несколько даже страдающее лицо, и потом хохотал с новой силой, да еще и бил кулаком по столу...

"Во идиот!" - одобрительно подумал Алексей. Ему всегда нравились смешливые люди.

Молодая женщина с ребенком на руках стояла возле стола и тоже смеялась до слез, глядя на Корчмаренко. Наконец парень кончил читать, спрятал книжечку в карман, потом поднял палец и что-то сказал, наверное из прочитанного, потому что всклокоченный Корчмаренко вновь начал прыгать, стонать и выкрикивать так, что затрясся дом.

Жмакин постучал.

Ему открыла старуха, та, что сидела у самовара, и сказала, что комната, действительно, есть в мезонине. Алексей попросил показать "жилплощадь". В переднюю вошел сам Корчмаренко, наспех расчесывая бороду, и спросил - откуда Жмакин.

- Как откуда?

- Ну, откуда, одним словом. Где работаете?

В передней очутилась вся семья, и все глядели на Жмакина.

- Работаю особоуполномоченным по пересылке грузов, - вяло лгал Алексей, не зная, что говорить дальше, - работаю на узлах...

- На каких узлах? - спросил парень, тот, что читал книжку.

- Да уж на железнодорожных, - сказал Жмакин, - на каких больше?

- Значит, ездите? - спросил Корчмаренко.

- Не без этого.

- Теперь все ездиют, - сказала старуха, и Жмакину показалось, что она намекает.

- Как все? - спросил он, щурясь.

Но старуха не ответила, спросила, женат ли он и есть ли у него дети.

- Ни того, ни другого, - сказал Алексей, усмехаясь. Ему сделалось смешно от мысли, что он может быть женат, и дети...

- И хорошо, - говорила старуха, - комнатка маленькая, лестница крутая, с детьми никак нельзя. Мы уж так и уговорились, если с детьми - то нельзя! Ну а как женитесь? - спросила она. - Да как пойдут детишки?

- Могу дать подписку. Разрешите посмотреть комнату? - ему уже надоел весь этот разговор.

Его повели всей семьей наверх по темной, скрипучей, очень крутой лесенке. Комнатка оказалась прехорошенькой, теплой, сухой, чистой, оклеенной голубыми в цветочках обоями.

- Кройка останется? - спросил Жмакин.

- И койка, и стол, и стул, и шкафчик, - сказала старуха. - И занавеску тебе оставим, - она внезапно перешла на "ты", - и белье постираем. Чего уж, раз холостой.

- А сколько положите? - спросил Жмакин.

- Да рубликов семьдесят надо, - сказала старуха, - с обмеблированием.

- Да чего, - сказал Корчмаренко, - семьдесят рубликов... Вы, мамаша, кощей. Дорого!

- А сколько? - спросила старуха.

- Он парень ничего, - сказал Корчмаренко, - свой. Мы, с другой стороны, люди зажиточные. Комнату сдаем неизвестно по какой причине, - всегда здесь жилец, а теперь возьми ноги в руки да смотайся на флот. Федю Гофмана не знали?

- Не знал.

- Он теперь трудовому народу служит, - сказал Корчмаренко, - комната пустая. А уж он вернется, мы тебя, извини, попросим. Федя, уж он у нас свой. Уж ты не обижайся.

- Я не обижусь.

- А мы с тебя возьмем, сколько с Феди брали. Мамаша, сколько мы с Феди брали?

- Уж с Феди возьмешь, - сказала старуха, - от него дождешься.

- Так как же?

- Он человек молодой, - улыбаясь, говорила старуха, - он мне так и наказал: "Бабушка, ты у меня денег не спрашивай, мне и на свои расходы не хватает, а у тебя дом собственный, с налогом сама управишься".

- Ну и Федька, какой ловкий! - крикнул Корчмаренко. - Ах, собачья лапа!

И топнул ногой.

Договорились по сорок рублей, но со своим керосином. Про керосин придумала старуха. За стирку тоже отдельно и за уборку в комнате пять рублей в месяц. Жмакин заплатил семьдесят рублей вперед задатку и уехал в город якобы за вещами. Ночевал он опять в поезде и весь следующий день "работал". В одном Пассаже ему удалось срезать четыре сумочки. Три из них он выбросил, в самую лучшую сложил деньги и документы, завернул ее в бумагу и отдал на хранение. Как раз в эти минуты дежурный по пикету Пассажа, простодушный, очень румяный Радий Хомяков, позвонил своему учителю и наставнику Бочкову с просьбой "выручить", выслать "толкового человечка", потому что какой-то "болотник", то есть тертый вор, режет "дурки" (на воровском жаргоне ридикюли) один за другим. Бочков поморщился, он не выносил жаргонных словечек, и, не преминув сделать замечание по этому поводу Хомякову, взглянул на Окошкина, который в это время сосредоточенно заправлял бензином из пипетки свою новую "незаменимую" зажигалку.

- Давайте, товарищ Окошкин, быстренько в Пассаж, там, предположительно, Жмакин шурует, его рука, - сказал Бочков. - Моментально попрошу, одна нога здесь, другая там.

- Ясно, - ответил Василий Никандрович и чиркнул колесиком зажигалки. Ясненько!