С какой стороны ни посмотри, в то утро для королевы словно сошлись все звезды. Елизавета не знала, прибыл ли Эссекс один или во главе армии, расправился ли он уже со своими врагами при дворе и грозит ли ей самой опасность. Какой бы прекрасной актрисой Елизавета ни была, она не успела подготовиться к этой сцене и предстать перед Эссексом властной королевой. С годами ей стало непросто играть эту роль — чтобы привести себя в порядок, требовалось немало времени. Эссекс появился совершенно некстати, посреди ее туалета. Елизавета, хотя и обескураженная визитом, ничем не обнаружила смущения. Судя по сохранившимся свидетельствам, Эссекс «опустившись на колено, поцеловал ей руку, а затем и прекрасную шею, а затем заговорил с ней о чем-то личном, и их разговор, казалось, очень его обрадовал». Он действовал как галантный царедворец. Неизвестно, о чем шла беседа, но, возможно, свои чувства Эссекс запечатлел в сонете, написанном примерно в то же время. Языком куртуазной поэзии он выразил разочарование влюбленного поэта-придворного:
Я предан той, что предала меня.
Я ждал ответа в страсти безответной.
Я передышки не давал ни дня
Надежде пылкой, праведной и — тщетной.
Я век служил, за совесть, не за страх,
Той, что любви не зная с колыбели,
Разбила в пыль и обратила в прах
Мою мечту, стремившуюся к цели.
Забудь меня — на что она теперь,
Фальшивая слеза поддельной муки!
А мне не жаль страданий и потерь —
Всё сохранил я вопреки разлуке.
Моя любовь твоей красе равна,
Но рядом с болью меркнет и она.
Сонет многое говорит о самом Эссексе — кажется, он не просто искренне верил в свои слова, но и, по словам Генри Уоттона, «излил в сонете душу».
Этот сценарий был Елизавете прекрасно знаком. Она не растерялась и дослушала Эссекса до конца, чтобы выиграть время, а затем велела ему привести себя в порядок. Возможно, она произнесла то, о чем все уже знали, — великая эпоха несчастных влюбленных, подражавших Петрарке, подошла к концу. Эссекс в очередной раз неверно истолковал слова королевы, и потому вышел из ее покоев в убеждении, что благодаря обаянию и манерам ему удалось отвратить гнев Елизаветы. Обрадованный тем, какой дела принимают оборот, он отправился восвояси; «в прекрасном расположении духа он благодарил Бога: несмотря на все несчастья, пережитые им на чужбине, дома его встретили радушно… В 11 часов утра он был готов к аудиенции и вновь отправился к королеве, где совещался с ней до половины первого». К этому времени королева уже знала, что Эссекс прибыл лишь с горсткой сторонников, а значит, и она, и ее придворные — в полной безопасности.
Разговаривая с королевой во второй раз, Эссекс «отметил для себя, как за час она к нему переменилась: настойчиво расспрашивая его о причине возвращения, она выразила неудовольствие тем, что он уехал, бросив дела на произвол судьбы». Королева приказала Эссексу ждать ее распоряжений. Больше он не посмеет поднять на нее глаза. С этого момента, по крайней мере для Англии, рыцарская культура утратила всяческую значимость.
24 сентября, когда Эссекс со своими сторонниками вернулся из Ирландии во дворец Нонсач, в Лондоне, в Фаундерс Холле, на Лотбери стрит, к северу от ворот Моргейт, состоялось заседание, где присутствовал весь цвет лондонского купечества. Два дня назад более сотни из них — от лорда-мэра Соума и членов городского управления до процветающих галантерейщиков и бакалейщиков — решили создать акционерное общество со значительным капиталом в тридцать тысяч фунтов. 24 сентября они встретились, чтобы избрать членов правления и казначеев и разработать детали прошения королеве — «ради славы нашего отечества и продвижения торговли [просим] в нынешнем году снарядить экспедицию к берегам Ост-Индии». Данное начинание, как никакое другое, изменило положение дел в Англии. Так родилась Ост-Индская компания, которая, открыв для торговли новые рынки и расширив географию, приобрела политическую, индустриальную и военную мощь, способствовав становлению Британской империи. Это был судьбоносный момент в истории мирового капитализма.