Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Вряд ли Эссекс получил ее письмо. 24 сентября он собрал членов Государственного совета в Дублине — на этом заседании он вернул доверенный ему меч^[16]. Решив покинуть Ирландию и лично предстать перед королевой, Эссекс отплыл в Англию с группой самых преданных сторонников, задержавшись лишь для того, чтобы на берегу, перед самым отплытием, посвятить в рыцари еще четырех своих соратников. «В Ирландии шутили», пишет Уильям Юдалл, что Эссекс «посвятил в рыцари больше человек, чем убил противников на поле боя». Среди сопровождавших Эссекса — лорд Саутгемптон, сэр Генри Дэнверс (он все еще до конца не восстановился после ранения в голову), сэр Томас Джерард, капитан Кристофер Ст. Лоуренс и сэр Генри Уоттон. Высадившись в Англии, Эссекс отправил письмо своему дяде, сэру Уильяму Нолису, в котором объяснял свои намерения: он собирался «как можно скорее (если Вы не выдадите меня) предстать перед своими врагами»; Эссекс «не надеется на милость королевы, не веря, что в ее глазах он невиновен, ведь в его отсутствие его враги стали, благодаря Елизавете, еще могущественнее».

Трудно представить себе, как обрадовались люди Эссекса, оказавшись — после зоны военных действий — на родной земле. Они спешили домой, гоня лошадей даже ночью, при свете луны, не обращая внимания ни на болота, ни на засады на пути и стремясь добраться до дворца прежде, чем там станет известно об их возвращении. Изнуренные дорогой, через три дня они прибыли в Лондон. 28-го, на рассвете, они отправились во дворец Нонсач, где тогда пребывала королева.

О дальнейших событиях нам известно, в основном, по письмам Роланда Уайта сэру Филипу Сидни. Заручившись обещанием, что по прочтении Сидни их сожжет, Уайт рассказал ему о том, что знал, так как находился тогда при дворе («Сожги мои письма, в противном случае я не стану писать их — времена нынче опасные»). Если бы Сидни сдержал слово, то многое осталось бы для нас еще большей загадкой. По словам Уайта, лорд Грей, давно таивший обиду на Саутгемптона, немедленно поспешил во дворец Нонсач, как только узнал о возвращении Эссекса, — предупредить королеву. Другу Эссекса, сэру Томасу Джерарду пришлось скакать во весь опор, пока он не догнал лорда Грея. Сколь бы куртуазен ни был разговор двух товарищей по оружию, в нем сквозила горечь:

«Прошу Вас, — сказал Томас Джерард, — позволить лорду Эссексу прибыть первым и самому доложить о своем прибытии». «Разве он этого хочет?» — спросил лорд Грей. «Нет, — ответил сэр Томас, — но еще меньше он хотел бы, чтобы это сделали Вы». «Тогда, — заявил лорд Грей, — мне есть чем заняться», и поспешил во дворец, не жалея сил, а по прибытии сразу отправился к Роберту Сесилу.

Так как Джерарду не удалось остановить лорда Грея, Кристофер Ст. Лоуренс, храбрый ирландец, предложил свои услуги — догнать Грея и убить его и Сесила, но Эссекс «на это не согласился».

Прибыв в Нонсач всего на четверть часа позже Грея, Эссекс спешился у ворот и направился во дворец. Нельзя было терять ни минуты. Миновав приемную, он направился в личные покои королевы. Дальнейшие события очень напоминают сцену из шекспировской «Лукреции»:

Он к двери спальни медленно подходит,

За нею скрыт блаженства рай земной…

Он от задвижки взора не отводит —

Преграды между злом и красотой.

( перевод Б. Томашевского )

Ворвавшись в опочивальню королевы, Эссекс увидел, что «королева еще не приступала к туалету, и волосы спадали ей на лицо». «Просто удивительно, — сдержанно пишет Уайт, — сколь дерзко поступил Эссекс, ворвавшись в покои королевы: она недавно проснулась, и явно никого не ждала; кроме того, граф — с ног до головы — был в дорожной пыли и грязи». Никому не дозволялось входить в опочивальню королевы, никто никогда не видел Елизавету в постели, на ее роскошной кровати из орехового дерева… Королева и придворные дамы, должно быть, обмерли от изумления. Сейчас нам сложно себе представить, какой святой запрет нарушил Эссекс. Елизавета — королева-девственница, и ее опочивальня, безусловно, святая святых. Год спустя Бен Джонсон изобразил эту сцену в своей пьесе «Пиры Синтии»; в его глазах Эссекс, подобно Актеону, подсматривающему за Дианой, совершил неслыханное преступление:

Не преступленье ли, войдя в священные чертоги,

Их помыслом нечистым осквернить…

Не преступленье ли дерзнуть

Небесному веленью бросить вызов…

Не лучше ль научиться,

Здесь, на земле, свои замаливать грехи…

( перевод Ю. Фридштейна )

Судя по пьесе Джонсона, эта сцена вызвала при дворе животный ужас, она потрясла и воображение драматургов, Шекспир не стал исключением. Возможно, она отразилась в новой пьесе, к которой он недавно приступил, — в сцене, где принц Гамлет, находясь в покоях королевы, требует объяснений, пытаясь ее увещевать.