Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

К 1598 году имя Шекспира уже хорошо знали при дворе. Фразы из его пьес о сплетнях и интригах вошли в придворный обиход, прибегали к ним, говоря о политике, и очень влиятельные лорды. Тоби Мэтью писал Дадли Карлтону: «Сэр Фрэнсис Уэр направляется в Нидерланды, с ним сэр Александр Ратклифф и сэр Роберт Друри. Честь пока что окрыляет их, однако очень скоро обескрылит». Здесь автор письма перефразирует слова бессовестного Фальстафа из первой части «Генриха IV» о том, как опасно искать чести на войне: «…честь меня окрыляет. А что, если честь меня обескрылит, когда я пойду в бой <…> Что же такое честь? Слово» (V, 1; перевод Е. Бируковой). Сколько бы амбициозные мужи ни добивались воинской доблести, полагает Мэтью, при дворе их стремления всегда будут считать гибельными.

Это не единственное письменное свидетельство такого рода — и кто знает, сколько еще было тогда подобных разговоров! В конце февраля 1598 года граф Эссекс писал государственному секретарю Сесилу во Францию: «Прошу Вас передайте мой поклон Александру Ратклиффу и расскажите новости — его сестра выходит замуж за сэра Джона Фальстафа». На сей раз отсылку к шекспировскому герою поняли лишь посвященные (после того, как лорд Кобэм высказался против имени Олдкасла в шекспировской пьесе его прозвали Фальстафом). В то время Кобэм, охотник до женщин, ухаживал за красавицей Маргарет, сестрой Ратклиффа. Поговаривали также, что одновременно Кобэм оказывал знаки внимания и дочери состоятельного купца сэра Джона Спенсера. Эссекс появился при дворе 26 февраля 1598 года — примерно за день до того, как было написано это письмо. Возможно, тогда он и посмотрел спектакль Слуг лорда-камергера «Виндзорские насмешницы», где весельчак и кутила Фальстаф получает за свое распутство по заслугам. Эссекс недолюбливал Кобэма и явно стремился его уколоть, сравнив с Фальстафом, который в шекспировской пьесе волочится сразу за двумя дамами. В то же самое время Эссекс не хотел лишиться поддержки Сесила, влиятельного вельможи, приходившегося Кобэму близким родственником. Год спустя жена графа Саутгемптона перескажет последние сплетни о любовных похождениях лорда Кобэма, используя то же шекспировское сравнение: «Надеюсь, тебя позабавит новость из Лондона о том, что благодаря даме Пивная Кружка (Mrs. Dame Pintpot), сэр Джон Фальстаф стал отцом мальчика, размером с большой палец мельника, — одна голова на крошечном теле».

Слова из шекспировских пьес становились крылатыми, мгновенно расходясь среди придворных, потому что, как никто из его современников, Шекспир со всей откровенностью говорил в своих пьесах о тех проблемах, что занимали умы аристократии. Среди популярных пьес, исполнявшихся тогда в домах знати, упоминаются прежде всего шекспировские хроники. Шекспир понимал: стремясь завоевать одних зрителей, он легко мог потерять других, и потому действовал осмотрительно. История с «Собачьим островом» показала — кто преступает границы дозволенного, понесет суровое наказание. Писать пьесы для двора тоже было не просто — на этом пути драматурга подстерегала масса опасностей.

Желая угодить и двору, и простому люду, Шекспир поступил весьма оригинально. Вместо того чтобы найти нечто общее, понятное всем зрителям, он решил еще больше усложнить свои пьесы, отказавшись работать на потребу публики, — напротив, он заставил зрителя напрячь воображение. Еще пять лет назад Шекспир о таком и не помышлял — тогда он еще не завоевал признания, а лондонская публика явно была не готова к подобным экспериментам. Если бы не Глобус, Шекспиру вряд ли удалось бы осуществить задуманное. Драматург знал: искушенный зритель способен мыслить гораздо шире, и потому решительно отказался от зрелищ и увеселений, которых требовала публика стоячего партера. Он поставил перед собой важную цель — не только написать новые пьесы для Глобуса, но и воспитать своими спектаклями публику, способную оценить глубину его мысли. Еще не успели разобрать Театр, а Шекспир уже думал о спектаклях для Глобуса — от них зависело будущее нового театра. Рискованная игра, нечего сказать, — один неверный шаг, и публика от него отвернется.

До последнего времени Шекспир снимал жилье на севере Лондона, в приходе святой Елены. Место, очень удобное для актера или музыканта, — рукой подать до Шордича, Театра и Куртины. Это был вполне фешенебельный район, и потому здесь часто селились купцы. Когда началось строительство Глобуса, Шекспир переехал в Саутуорк, район трущоб и развлечений, сняв жилье неподалеку от тюрьмы Клинк — в непосредственной близости от строительной площадки Глобуса. Переехав поближе к театру (в Лондоне Шекспир часто переезжал с места на место — к явному неудовольствию сборщиков налогов), Шекспир почувствовал наконец дух грядущих перемен, витавший в воздухе, и прилив новых сил и вдохновенья.