Читаем Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 полностью

Собратья по перу только заинтересовались жанром хроники и романтической комедии, когда Шекспир уже истощил к ним интерес. Правда, этого совсем не скажешь по ассортименту книжных магазинов Лондона. Полки книжных магазинов пестрели такими шекспировскими пьесами, как вторая часть «Генриха IV», «Генрих V», «Венецианский купец», «Сон в летнюю ночь», «Много шума из ничего». Поэтому Шекспир, чье имя теперь всегда значилось на обложке, по-прежнему оставался для книголюбов автором знаменитых хроник и комедий. Новаторские пьесы Шекспира, «Юлий Цезарь» и «Как вам это понравится», не печатали десятилетиями. До конца не ясно, понимали ли елизаветинцы всю глубину и сложность таких шекспировских героев, как Брут или Розалинда, — ведь раньше Шекспир писал иначе (исключение составляет разве что образ Фальстафа). Опять же не всем Шекспир был известен как драматург. Для многих почитателей он навсегда остался лишь «медоточивым» поэтом, сочинявшим любовную лирику.

На Рождество, в Ричмонде, драматург понял для себя одну важную вещь — завершив первую редакцию «Гамлета» (лучшее — на тот момент — свое творение), он шагнул далеко вперед, нащупав новый путь развития трагедии — через внутренний конфликт и жанр монолога.

Когда работа спорилась, Шекспир, не останавливаясь, писал пьесу за пьесой. И хотя, скорее всего, он писал их поочередно, четыре пьесы, созданные в 1599 году, были в его сознании связаны неразрывными узами, и потому образы одной плавно перетекали в другую. В начале года Шекспир сочинил «Генриха V», в пятом акте которого, в Прологе, «лорд-мэр и олдермены в пышных платьях, / Как римские сенаторы идут»; в «Гамлете», написанном на исходе 1599-го, Горацио упоминает о тех временах, когда «пал могучий Юлий» (I, 1). О том, что, работая над «Юлием Цезарем», Шекспир уже думал об Арденском лесе, свидетельствует метафора из надгробной речи Антония:

Прости мне, Юлий. Как олень затравлен,


Ты здесь лежишь, охотники ж стоят,


Обагрены твоею алой кровью.


Весь мир был лесом этого оленя,


А он, о мир, был сердцем для тебя.


Да, как олень, сражен толпою знати.


Ты здесь лежишь. ( III, 1 )



В то же время, начав «Как вам это понравится», Шекспир все еще не забыл о событиях своей римской истории. В пятом акте комедии Розалинда замечает, словно невзначай: «Ничего, но могло быть внезапнее — разве драка между двумя козлами или похвальба Цезаря: „Пришел, увидел, победил“» (V, 2). Говоря о смертельно раненом олене, Жак обвиняет охотников так, словно он недавно смотрел «Юлия Цезаря», — они «тираны» и «узурпаторы» (II, 1); впоследствии Жак предлагает представить охотника «герцогу как римского победителя» (IV, 2). Жак-меланхолик — предвестник Гамлета, хотя этот герой, к своему несчастью, и появляется у Шекспира в пасторальной комедии, где отрешенность от мира и цинизм вызывают лишь усмешку и не воспринимаются как черты трагического величия. В «Гамлете» еще слышнее связь с другими пьесами Шекспира, особенно в словах Полония: «Я изображал Юлия Цезаря; я был убит на Капитолии; меня убил Брут» (III, 2). Возможно, эту роль, как и роль Цезаря, исполнял Джон Хеминг, которому часто поручали играть стариков. Ричард Бербедж дважды убивал на сцене Джона Хеминга (вероятно, публика Глобуса оценила этот шекспировский ход) — в «Юлии Цезаре», где играл Брута, и в «Гамлете» — как принц датский.

Глобус сыграл важнейшую роль в становлении и обновлении шекспировской драматургии. Шекспир — первый современный драматург, который сумел так сблизить зрителя и актера. Если бы труппе не удалось разобрать Театр по бревнышку и переправить его на другой берег Темзы, история английской литературы сейчас выглядела бы иначе. До появления Глобуса в разных театрах показывали спектакли, мало чем отличавшиеся друг от друга. Теперь все изменилось. С возникновением Глобуса и детских трупп начался новый этап развития английского театра, и у каждой труппы появилось свое лицо. Отказавшись от скабрезных джиг и импровизированной клоунады, Слуги лорда-камергера заняли промежуточное положение между общедоступным театром и элитными детскими труппами. Это случилось прежде всего благодаря широте мышления Шекспира, его способности писать пьесы и для увеселения публики, и для ее просвещения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов
19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов

«19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов» – это книга о личностях, оставивших свой почти незаметный след в истории литературы. Почти незаметный, потому что под маской многих знакомых нам с книжных страниц героев скрываются настоящие исторические личности, действительно жившие когда-то люди, имена которых известны только литературоведам. На страницах этой книги вы познакомитесь с теми, кто вдохновил писателей прошлого на создание таких известных образов, как Шерлок Холмс, Миледи, Митрофанушка, Остап Бендер и многих других. Также вы узнаете, кто стал прообразом героев русских сказок и былин, и найдете ответ на вопрос, действительно ли Иван Царевич существовал на самом деле.Людмила Макагонова и Наталья Серёгина – авторы популярных исторических блогов «Коллекция заблуждений» и «История. Интересно!», а также авторы книги «Коллекция заблуждений. 20 самых неоднозначных личностей мировой истории».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Людмила Макагонова , Наталья Серёгина

Литературоведение
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
И все же…
И все же…

Эта книга — посмертный сборник эссе одного из самых острых публицистов современности. Гуманист, атеист и просветитель, Кристофер Хитченс до конца своих дней оставался верен идеалам прогресса и светского цивилизованного общества. Его круг интересов был поистине широк — и в этом можно убедиться, лишь просмотрев содержание книги. Но главным коньком Хитченса всегда была литература: Джордж Оруэлл, Салман Рушди, Ян Флеминг, Михаил Лермонтов — это лишь малая часть имен, чьи жизни и творчество стали предметом его статей и заметок, поражающих своей интеллектуальной утонченностью и неповторимым острым стилем.Книга Кристофера Хитченса «И все же…» обязательно найдет свое место в библиотеке истинного любителя современной интеллектуальной литературы!

Кристофер Хитченс

Публицистика / Литературоведение / Документальное