Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

В ноябре 1599-го лондонцы стали свидетелями события, которое, казалось, не так давно видели в театре («Юлий Цезарь» уже несколько месяцев шел на сцене Глобуса). 17 и 18 ноября, в субботу и воскресенье, Хью Холланд и Джон Ричардсон по очереди прочитали проповедь с кафедры под открытым небом у Креста святого Павла. Если общественные театры вмещали в себя около трех тысяч зрителей, то вокруг кафедры проповедника на открытом воздухе собиралась толпа в два раза больше. В «Юлии Цезаре» Брут и Антоний по очереди говорят с трибуны — однако Шекспир и его зрители ясно представляли себе при этом кафедру у Креста святого Павла.

Холланд, читавший проповедь в День восшествия Елизаветы на престол, сыграл, если так можно сказать, роль Брута, потому что использовал кафедру проповедника, чтобы оправдать решения правительства. Прежде всего он хотел защитить «честь короны, очерненную недоброжелателями как в других странах, так и у нас, ведь каждый год мы отмечаем 17 ноября как религиозный праздник». Ричардсон, со своей стороны, сыграл роль Антония (хотя и не обладал таким красноречием и большого успеха не имел). Для проповеди он выбрал строки из Евангелия от Матфея (22: 21): «…итак, отдавайте кесарево кесарю», тем самым усомнившись в действиях властей. Толпа только этого и ждала — в народе очень быстро пошел слух, что Ричардсон «с открытой трибуны читал проповедь о том, как опрометчива политика Англии в Ирландии, при этом он много рассуждал о гражданском долге».

Обе проповеди, столь разные по духу, свидетельствуют о нестабильности политической ситуации тех лет и о том, насколько Шекспир, обратившись к античному сюжету, в котором затронут целый ряд важных политических вопросов (республиканство, тирания, праздничный календарь, цензура, замалчивание оппозиции), осовременил его.

Аналогии с шекспировской Англией в этой пьесе более чем уместны. Елизавету неоднократно называли тираном, и это обстоятельство, наряду с вопросом о религиозных праздниках, использовавшихся для продвижения политических идей, очень волновало Тайный совет. Нам сложно представить, какой широкий резонанс имело в ту пору слово, произнесенное с кафедры (хотя мы видим это в «Юлии Цезаре»). На одном из экземпляров проповеди Ричардсона Сесил написал несколько фраз — прочитав их, понимаешь, насколько он был обеспокоен случившимся.

Античные сюжеты не так уж безобидны, особенно тот, который вызывает в памяти слова Тацита о правлении Нерона. Эта история, как мы помним, принесла Джону Хейворду немало проблем. Возможно, Ричардсон никогда и не слышал о Таците, однако впечатление складывалось ровно противоположное; в одном из донесений даже говорилось, что в своей проповеди он «использовал одну латинскую фразу, заимствованную у Тацита». Уитгифт и Бэнкрофт (именно из-за них книга Хейворда попала под запрет) теперь занялись делом Ричардсона, желая узнать, «не совещался ли он с кем-нибудь и не подсказал ли ему кто идею для проповеди».

Власти, пригласившие Ричардсона прочитать проповедь, чувствовали себя столь же обманутыми, как и Брут, уступивший трибуну Антонию. Эдвард Стэнхоуп, отвечавший за проведение мероприятия, никак не ожидал от Ричардсона такого демарша («Никогда от него я не слышал никаких крамольных заявлений, равно как никогда он не казался мне бунтовщиком»). Когда Уитгифт и Бэнкрофт узнали о случившемся, они велели наказать Ричардсона изоляцией. Стэнхоуп пишет, что Ричардсон отбывает наказание «дома, в одиночестве в своей комнате, и навещать его по-прежнему запрещено».

Ситуация была непростая. Поскольку елизаветинцев волновали подобные проблемы, они нашли отражения и в пьесах Шекспира. В конце концов, эта проблема, как и осквернение портретов Елизаветы, напрямую связана с двумя другими — культом политической власти и разногласиями по поводу того, насколько по прихоти монарха история способна изменить свой ход. Для сторонников Елизаветы день ее восшествия на престол знаменовал начало новой эпохи, «когда наша нация озарилась наконец новым светом после мучительного периода смуты и кровопролитья». По словам Эдмунда Банни, в этот день Англия освободилась «от оков зла». Приходской священник из Ланкашира Уильям Ли уверял, что 17 ноября — церковный праздник, «ибо так уж повелел Господь». Джон Прайм из Оксфорда говорил в своей проповеди, что «ни один день не идет ни в какое сравнение с этим, и никогда Господь не сотворит более счастливого дня для Англии». Прайм явно не понимал простой истины — в день смерти Елизаветы на престол взойдет ее преемник; неизбежно, День восшествия на престол станет скользящим праздником; одно по праву вытесняет другое, и праздник в честь Елизаветы, как и день святого Криспиана или День святого Хью, скоро останется лишь в воспоминаниях.