Читаем Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 полностью

Полагаю, мой долг уведомить Вас о тех странных слухах, которые ползут по Лондону и разносятся по всей стране. Вряд ли можно себе представить более опасный заговор с целью одурманить и обескуражить наших людей, расхвалив им силу и мощь испанской армады, посеяв в них сомнение, страх и смятение (что может быть хуже этого!) и мешая им исполнять свои обязанности — к немалому удовлетворению наших врагов за границей и предателей на родине. Говорят, что у испанцев 150 кораблей и 70 галеонов, а также 3000 солдат, а еще 20 000 обещает им кардинал; якобы король Дании обещает прислать еще 100 кораблей в подкрепление, а король Шотландии с 40 000 вооруженных солдат собирается высадиться в Англии, ибо испанцы хотят посадить его на английский трон.

Подлили масла в огонь и лондонские священники — «один из них во время проповеди просил Господа защитить англичан от нападения испанцев, шотландцев и датчан». Люди не знали, чему верить: «Вечером во вторник сообщалось, что испанцы высадились в Саутгемптоне, в этот же день королева уехала во дворец Сент-Джеймс; в среду поступили новости о том, что испанцы разбиты, так что Лондона им не видать; по городу ходит миллион слухов — люди потрясены так, словно испанцы действительно напали на нас». Несколько лет спустя Шекспир изобразит похожую ситуацию в «Отелло». В третьей сцене первого акта в Венеции бушуют споры о численности армии противника:

ДОЖ


В вестях нет связи. Верить им нельзя.


ПЕРВЫЙ СЕНАТОР


В них заключаются противоречья.


Мне пишут, что сто семь галер.


ДОЖ


                     А мне,


Что их сто сорок.


ВТОРОЙ СЕНАТОР


                    У меня их двести.


Понятно, что подсчет разноречив.


Он сделан по догадкам, наудачу.


Но что турецкий флот плывет на Кипр,


На этом сходятся все сообщенья.



( перевод Б. Пастернака )

Вскоре выясняется, что турецкий флот на самом деле направляется на Родос, но сведения не подтвердятся: «Нелепость. Это для отвода глаз. / Какая-то тактическая хитрость» (I, 3).

В начале августа англичане усилили оборону Лондона и морского побережья. Роланд Уайт писал сэру Роберту Сидни в Нидерланды, где тогда базировались резервные войска Англии, что в Лондоне «волнения, город готовится к вторжению противника». Из каждого района Лондона, добавляет он, призвали на службу во флот Ее Величества добрый десяток солдат. Джон Чемберлен рассказывает о ситуации в Лондоне так: «Приказано снарядить 16 наших лучших кораблей для обороны Темзы и набрать 10 000 человек, из которых 6000 должны немедленно пройти военную подготовку, а все остальные — быть в боевой готовности». Епископы и знать получили письма с приказом «готовить лошадей и военное обмундирование на тот случай, если враг нападет на нас в ближайшие две недели». В стране объявили всеобщую мобилизацию. 2500 солдат оцепили Лондон с целью его обороны. Историк Джон Стоу, свидетель событий, писал, что «такого в Англии не видывали с начала правления Елизаветы». Сэру Фрэнсису Уэру приказали вернуть в Лондон из Нидерландов две тысячи лучших солдат. В пятнадцать графств отправили гонцов с наказом разместить в окрестностях Лондона кавалерию. Двенадцати графствам отдали распоряжение собрать армию пехотинцев. Графам и баронам — стянуть войска для защиты королевы. Граф Камберленд будет отвечать за оборону Темзы, лорд Томас — за морские границы, а лорд-адмирал — за южный фронт.

Итак, войска стягивали к столице, а столицу готовили к внутренней обороне. В воскресенье, 5 августа, пишет Стоу, по королевскому указу, «все улицы и переулки Лондона перетянули канатами, на которых развесили фонари и свечи… Под страхом смерти запрещалось гасить освещение даже ночью, и повсюду выставили охрану». Страх перед внезапным нападением врага оказался столь силен, что англичане забыли даже про пожары — при любом воспламенении деревянный Лондон мог сгореть дотла. На другой день, пишет Чемберлен, началось волнение — «прошел слух, что испанцы якобы высадились на острове Уайт, и от этой новости народ просто оцепенел (признаться, я такого не ожидал) — на улицах причитали женщины, повсюду начали закрывать ворота, словно враг уже вошел в Блэквелл. Мы показали свою слабость и перед нашими друзьями, и перед врагом. Какой позор!» Военачальники (например, сэр Фердинанд Гордж) беспокоились, что Лондон не справится, «ибо нужно действовать быстро и решительно, а наши люди к этому не приучены, и потому совсем пали духом».

Перейти на страницу:

Похожие книги

19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов
19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов

«19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов» – это книга о личностях, оставивших свой почти незаметный след в истории литературы. Почти незаметный, потому что под маской многих знакомых нам с книжных страниц героев скрываются настоящие исторические личности, действительно жившие когда-то люди, имена которых известны только литературоведам. На страницах этой книги вы познакомитесь с теми, кто вдохновил писателей прошлого на создание таких известных образов, как Шерлок Холмс, Миледи, Митрофанушка, Остап Бендер и многих других. Также вы узнаете, кто стал прообразом героев русских сказок и былин, и найдете ответ на вопрос, действительно ли Иван Царевич существовал на самом деле.Людмила Макагонова и Наталья Серёгина – авторы популярных исторических блогов «Коллекция заблуждений» и «История. Интересно!», а также авторы книги «Коллекция заблуждений. 20 самых неоднозначных личностей мировой истории».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Людмила Макагонова , Наталья Серёгина

Литературоведение
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
И все же…
И все же…

Эта книга — посмертный сборник эссе одного из самых острых публицистов современности. Гуманист, атеист и просветитель, Кристофер Хитченс до конца своих дней оставался верен идеалам прогресса и светского цивилизованного общества. Его круг интересов был поистине широк — и в этом можно убедиться, лишь просмотрев содержание книги. Но главным коньком Хитченса всегда была литература: Джордж Оруэлл, Салман Рушди, Ян Флеминг, Михаил Лермонтов — это лишь малая часть имен, чьи жизни и творчество стали предметом его статей и заметок, поражающих своей интеллектуальной утонченностью и неповторимым острым стилем.Книга Кристофера Хитченса «И все же…» обязательно найдет свое место в библиотеке истинного любителя современной интеллектуальной литературы!

Кристофер Хитченс

Публицистика / Литературоведение / Документальное