Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Если кому-то из лондонских драматургов и предстояло взяться за оружие, так это Джонсону — в свое время он проходил службу в Нидерландах и не раз хвастался тем, что однажды убил вражеского солдата. Однако и он был тогда очень занят — не только писал в соавторстве пьесы для труппы лорда-адмирала, но и работал над продолжением комедии «Всяк в своем нраве», рассчитывая продать ее труппе лорда-камергера. Генри Четтл и Томас Хотон также получили гонорар за работу — прямо в разгар лондонской паники. Четтл — за пьесу «Трагедия мачехи», Хотон — за «Рай бедняка». Майклу Дрейтону, Уилсону, Хэтеуэю и Энтони Мандею предстояло завершить первую часть «Сэра Джона Олдкасла» и написать продолжение к середине октября, поэтому, вполне вероятно, в августе они уже обсудили план работы. Наконец, Джон Чемберлен упоминает о кукольном представлении в доме на Сент-Джонс-стрит в середине августа — в здании располагалась в прежние времена торговая компания, затем разорившаяся. Все это свидетельствует об одном — лондонским театрам испанцы были нипочем.

Две пьесы из репертуара Слуг лорда-камергера пришлись особенно кстати. Одна из них — «Генрих VIII», где воспевалась мощь Англии (хотя упоминание военачальника, подавившего восстание в Ирландии, наверняка изъяли из пьесы в свете последних событий — неудач ирландской кампании Эссекса и слухов о том, что нынешней мобилизацией народ якобы обязан именно ему). Шекспировская труппа, конечно, вспомнила и о другом подходящем тексте из своего репертуара — «Морская чайка Лондона, или Осада Антверпена», — не так давно опубликованном. В начале пьесы речь идет о том, как был захвачен Антверпен, жители которого не приняли всерьез угрозу, исходившую от испанцев, и поставили личные интересы выше общественных:

Горожанам, дабы сохранить свой мир,

благоразумие бы сохранить.

Беспечность дорого стоит: могли бы,

услышав угрозу-призыв,

мгновенно собрать сорок тысяч

обученных славно солдат.

( перевод А. Бурыкина )

Удачной эту пьесу назвать нельзя, она демонстрирует, насколько неровным был тогда репертуар труппы, однако публике того времени ее сюжет оказался близок и понятен. Зрители содрогались от ужаса, увидев на сцене безжалостную расправу над одной английской семьей. Слепого отца, фактически случайно подвернувшегося под руку, пытают на дыбе — он лежит на столе, его запястья и лодыжки схвачены ремнями, к которым привязаны веревки. При натяжении веревок ремни впиваются в кожу — тело медленно растягивают из стороны в сторону. Женщинам угрожают, и сладострастные испанцы даже начинают срывать одежду с одной из них прямо на сцене. Можно ли представить что-то более ужасное для елизаветинского зрителя? Лондон в страхе замер, со дня на день ожидая вторжения неприятеля. Правда, в отличие от беспечных протестантов Антверпена, лондонцы были начеку.

Вот наступил уже август, но испанцы так и не напали. Чем больше проходило времени, тем более безумными становились предположения англичан. Чемберлен пишет:

Народ не хочет верить в то, что ситуация с вторжением испанцев покрыта тайной; не понимая, в чем дело, люди начинают выдумывать небылицы и гадать на кофейной гуще <…> Поговаривают, что королева опасно больна и что все делается, чтобы показать тем, кто не с нами, что можно подчиняться не только им, и при необходимости, войска готовы вступить в бой <…> На западе Англии все еще стоят наши войска, так как если где и опасно, так это там.

Фразы о «тех, кто не с нами» и о грозящей опасности на западе Англии — явный намек на Эссекса. Чемберлен имеет в виду опасения англичан — а вдруг Эссекс покинет Ирландию, высадится с войском в Уэльсе и пойдет войной против своих соперников при дворе.