Один год жизни

— Дерек, я тебя умоляю, — начала мама, очевидно уличившая отца в безответственности. — Вот именно, они — дети. Произойти может всё что угодно. Вдруг они в том особняке разобьют одну из дорогостоящих ваз? Дин на это мастер. Правда, Дин? — поинтересовалась мама, обращаясь к внезапно заулыбавшемуся мальчику.

— Но ведь с ними будет Глория, — пожал плечами дедушка.

— Ах, да. С ними еще будет и Глория, — будто вспомнив о какой-то внезапной опасности, театрально вздохнул отец.

— Так, всё, решено, — не выдержала напряжения я и надкусила свой тост. — Я обещала Олдриджу, что приведу племянников, значит, я их приведу. Сегодня Доротея возьмет с собой своего внука, а завтра я приведу двойняшек.

— Если ты в том доме разобьешь хотя бы одну вазу, нам придется продать твою тетю Сэм на органы, — серьезно констатировала мама, обратившись конкретно к Дину.

— А почему сразу меня?!

Доротея Аддингтон

По обыкновению, в три часа дня я собиралась выходить на работу. К счастью, на прошлой неделе Генри выписали из больницы, и он без последствий перенес второй по счету микроинфаркт. После тридцати четырех лет в браке, мы буквально приросли друг к другу и теперь невероятно боялись столкнуться в старости именно с одиночеством. Ребекка, чтобы навестить отца, приехала всего лишь на одни сутки, после чего сразу же отправилась к своему благоверному. После того, как три года назад она по залёту вышла замуж за Фрэнка — бывшего гомосексуала, она стала параноидально переживать не только за то, что её вторую половину может увести другая идиотка, но и за то, что он заведет себе любовника. После того, как Генри узнал, что его дочь выходит замуж за бывшего гея, который чудесным образом сменил ориентацию сразу после знакомства с Ребеккой, его и без того не самые светлые отношения с дочерью испортились окончательно. Как говорит Генри, не бывает бывших гомосексуалистов, бывают лишь временно отстраненные. Я не уверена в этом утверждении, но склонна согласиться с мужем.

Иногда я жалею, что мы завели всего одного ребенка, но порой мне кажется, что второго мы бы просто не выдержали. Начиная с подросткового возраста, Ребекка становилась всё более неуправляемой. Она пропадала до утра, ночуя у незнакомых людей, курила травку, а когда ей исполнилось восемнадцать, своевольно уехала в Манчестер, откуда созванивалась с нами всего один раз в квартал. Нельзя сказать, что мы были плохими родителями, но, из-за утомляющей работы, мы вплоть до десятилетнего возраста практически не видели свою дочь, пытаясь наверстать упущенные будни со своим чадом во время совместных выходных, что у нас зачастую не всегда удавалось. В итоге, на свой двадцать второй день рождения, Ребекка заявилась к нам с ребенком на руках. Так мы узнали, что ровно полгода назад стали дедушкой и бабушкой. Она рассказала, что забеременела от какого-то норвежского туриста по имени Бьорн, с которым она познакомилась в кафе-баре, в котором работала уже больше двух лет. Больше про отца ребенка она ничего не знала — только имя и национальность.

Дочь сообщила нам, что мальчик родился абсолютно здоровым, весом в три килограмма четыреста грамм, и что зовут его Леонард. На следующее утро мы нашли на кухонном столе основные документы на мальчика, включая бумагу о передаче опеки над ребенком, подписанную Ребеккой на наши имена. Сам же ребенок тихо спал в льняном свертке на диване.

Через девять лет Ребекка познакомилась с геем Фрэнком, который был на двенадцать лет старше нее, и успешно сделала из него «натурала». Когда она сообщила нам о том, что снова беременна, я всерьез испугалась того, что она снова бросит очередного своего ребенка нам на руки, но оказалось, что Фрэнк согласился на ней жениться. И теперь они, в своем Эдинбурге, живут втроем — Фрэнк, Ребекка и трехлетняя Ванесса — совершенно не интересуясь нашей жизнью.

Четыре года назад, когда Лео было всего восемь лет, он потерял своё левое предплечье в автокатастрофе. Ребекка даже не соизволила приехать, решив, что перевода в тысячу долларов на наш счет и пары телефонных звонков будет вполне достаточно. Если бы не Генри, я бы не выжила в тот страшный период своей жизни. Я до сих пор виню себя за то, что разрешила внуку поехать к однокласснику на том злосчастном такси, угодившему под колеса несущегося грузовика. Если честно, мне порой кажется, что от этого несчастного случая, я была потрясена намного больше, чем сам Лео. Он всегда был не по годам мужественным мальчиком — скорее всего, передались норвежские корни отца. Уже через пару месяцев после случившегося, он на равных играл со своими сверстниками в футбол и после даже стал лучшим нападающим года, не смотря на протез вместо левого предплечья. С протезом же нам пришлось откровенно нелегко. С ростом ребенка до сих пор необходимо иногда обновлять утраченное предплечье, меняя протез на более подходящий размер — всё это стоит денег.