Один из нас

Какое-то время они обсуждали это, словно какую-нибудь Вторую битву при Манассасе. Гейнс видел, что они завидуют. Еще несколько бутылок, и они договорятся сами заехать туда пострелять по дороге домой, и тогда у них будет собственная история, чтобы рассказывать.

Ему вовсе этого не хотелось. Сам он шпынял чудиков и заставлял выполнять ненужные приказы, но тем не менее всегда питал к ним слабость. Некоторым образом они напоминали Гейнсу его самого, что заставляло его в одни дни симпатизировать им, а в другие – ненавидеть всей душой. Он всего-то лишь и хотел, что засадить в Еноха заряд крупной дроби в качестве идиотской мести Салли Элбод. Его чувства к чудикам всегда имели больше отношения к тому, что он видел в зеркале, чем к тому, что он видел в них.

И вот Салли мертва, Еноху, скорее всего, светит электрический стул, в Дом стреляют из ружей, и все из-за него. А он сидит в баре, свободный человек, в окружении парней, которые покупают ему пиво и восхваляют его имя. Наслаждается уважением, о котором всегда мечтал, – и все потому, что поддался голосу дьявола в своей голове.

Он продал свою душу – и вот его вознаграждение. Однако дьявол всегда собирает долги.

Гейнс почувствовал, как в плече и груди разливается пульсирующая боль.

– Я бы выпил еще пивка, раз уж вы мне ставите, – сказал он.

От второй бутылки его голова зазвенела, словно колокол. К пятой он уже не чувствовал боли. Все плавало как в тумане. Бар наполнялся людьми. Он стрельнул у кого-то «Мальборо» и закурил, принимаясь заново рассказывать свою историю собравшейся вокруг небольшой толпе. «Ну мы с ним сцепились», – слышал он собственный голос. В музыкальном автомате грохотала какая-то песня в стиле «христианский рок». Несколько ребят за бильярдными столами орали припев: «Чистое сер-рдце! Чистая кр-ровь!» Стучали шары. Девочки танцевали между столиков: пышные волосы, коротко обрезанные джинсы, длинные загорелые ноги. Одна из них постоянно трогала его и округляла глаза, глядя на его распухшее плечо.

– И тогда он вонзил в меня свои когти, – провозглашал Гейнс, жестикулируя здоровой рукой. – Как крючья в бычью тушу! Порвал в клочки!

Девушка погладила его по голове. Она была светловолосая, совсем как Салли Элбод.

Он увидел Салли, лежащую на земле, бледную, хватающую ртом воздух, с задравшимся на бедра платьем и руками, поднятыми к голове, словно от удивления. Запутавшиеся в ее светлых волосах колючки и окровавленную, развороченную грудь. Ее глаза, неотрывно глядящие на него, как будто умоляя: «Нет! Я знаю, что ты собираешься сделать, не делай этого, не убивай меня!»

– А знаешь что? – внезапно сказал Майлз. – Давай двинем туда прямо сейчас!

– Куда это?

– Да к Дому к этому! Разнесем его к чертовой матери!

– Ну нет, сэр, – возразил Гейнс. – Мне там еще работать.

– Машины чинить умеешь? – спросил его Фаэрти.

– Кое-что могу.

– Позвони мне завтра. Тогда тебе больше не придется там работать.

Он искромсал ее ножом так, чтобы было похоже, будто это сделал Енох, все это время не переставая плакать. Кровь била фонтаном, лезвие скребло о кость, глаза Салли закатились на лоб, рот распялился в беззвучном крике. Ее грудь была словно груда раздавленного автомобилями мяса на дороге, и когда Гейнс повернулся, то обнаружил, что на него смотрит Арчи – его мальчик видел, что он сделал, он видел все с начала до конца!

«Папа, – сказал его сын. – Папа, зачем ты это сделал с Салли?»

Гейнс поставил свое пиво.

– Мне пора идти.

Еще одна ошибка: пытаться напиться, чтобы все забыть. Ты продал душу дьяволу, а дьявол всегда собирает долги. Когда пьешь, невзгоды забываются лишь настолько, чтобы потом внезапно выскочить на тебя, словно из засады, и ударить в лицо.

– Куда это ты собрался? – спросил Фаэрти. – Мы же разговариваем!

Девушка наклонилась к нему так близко, что он почувствовал запах ее духов. Ее нос щекотнул щетину на его щеке:

– Оставайся… Я протестированная.

– Мой паренек меня ждет. Мы не виделись несколько дней.

– Ну хорошо, – сдался Фаэрти. – Но только позвони мне насчет работы, слышишь, партнер?

Девушка написала свой телефонный номер на внутренней стороне его перевязи.

Что-то промычав, Гейнс вывалился из двери в ночь. Где-то на протяжении дня прошел дождь. Улица блестела под светом фонарей. Влажный воздух лип к коже. В ушах звенело от оглушительной барной музыки. В остальном, если не считать проезжающих мимо машин и лая одинокой собаки, в городе было тихо. Он по-прежнему не имел представления о том, сколько сейчас времени или хотя бы какой сегодня день недели.

Снова один со своими мыслями и воспоминаниями.

Далекая вспышка высветила очертания крыш и телефонных столбов. В вышине проворчал гром. Тяжелый рокот наполнил воздух, затем вновь воцарилась тишина. Пошатываясь, Гейнс брел по улице, пока не увидел старую закусочную, сияющую, словно рождественская елка. В свете неона толклась мошкара. Он вошел внутрь и прошаркал к одному из отделений.

К нему подошла официантка и спросила, чего он хочет.

– Кофе, – сказал Гейнс.

Она записала это в своем блокноте, не переставая жевать резинку.

– Что с тобой случилось вообще?